На фронте затишье

— Добрые для вас новости, робинзоны… Рассказал Грибан, как вы тут жили. Решили к медалям вас представить.

Мы молчим, не находя слов. И что тут скажешь… Просто обнять бы Петрова, расцеловать в обе щеки. Да больно он чистый, аккуратный, красивый. А мы загрубелые, грязные, заскорузлые…

Петров косится на Юрку.

— Что не радуешься, Смыслов?

Против обыкновения, Юрка отвечает, сначала подумав. Такое с ним случается редко, обычно он не лезет в карман за словом.

— Чувствую, что душа радуется, товарищ капитан. А к каким медалям?

— «За боевые заслуги». Обоих.

— Значит, есть надежда заслуженными стать? — спрашивает Юрка.

— Надежда есть. А надежды юношей питают…

— А за что нас, товарищ капитан?

— Вам лучше знать. И второе: завтра же в тыл. В Иванковцы. На отдых. Поняли?

Юрка расплывается в улыбке. Он почесывается, преданно смотрит Петрову в глаза и неожиданно спрашивает:

— Неужели в настоящей бане помоемся, товарищ капитан? Просто не верится…

— Кому про что, — Петров шутливо толкает Юрку в плечо. — Понимаю и сочувствую, самому приходилось, — говорит капитан. — И все же неисправим ты, Смыслов, ох неисправим…

А глаза его смеются, лучатся лаской, отеческой добротой. Пожалуй, и из землянки он вышел только затем, чтобы сообщить нам приятную весть, подбодрить нас теплым, участливым словом. Сколько же душевной щедрости у Петрова! За это, наверное, мы и любим его. За это его любит весь полк. Юрка говорил мне, что его первого решил пригласить в гости после войны. Я тоже записал адрес Петрова: город Калинин. Улица Коминтерна.

По ступенькам блиндажа медленно поднимается Демин.

— Позовите капитана Кохова, — произносит он, непроницаемо посмотрев в нашу сторону.

Юрка поспешно вытягивается, щелкает каблуками и замирает:

— Есть, позвать капитана Кохова! Но… Он не здесь, он в лесу сидит, товарищ полковник.

— В каком лесу? — Демин нервно стучит по планшетке карандашом. — Здесь один лес.

— Не в этом. Он за четыре километра отсюда…

Брови полковника сходятся у переносицы — это признак раздражения. Он хмуро глядит на Петрова, потом кивает в сторону дальнего леса:

— Там?

— Так точно! — бодро чеканит Юрка.

Смыслов поворачивается ко мне:

— Товарищ ефрейтор, немедленно сообщите капитану Кохову, чтобы он явился к командиру полка.

— Катись, катись, — добавляет он вполголоса для меня одного. — Я же на посту, понял?

Растерявшись от такой дерзости, я прикладываю руку к шапке. При командире полка и начальнике штаба не будешь перечить Юрке. Он хоть и выкидывает крендели, но остается командиром моего отделения и я обязан ему подчиняться.

Спускаясь с высотки к лесу, я мысленно отчитываю Юрку словами, которые никогда бы не осмелился произнести вслух. Пусть ему поикается. Ведь он хорошо знает — после разведки боем я не хочу видеть Кохова. Как выяснилось, детали операции действительно согласовывались с ним — начальником полковой разведки. И сам он обязан был участвовать в ночной вылазке. Это его долг. Но он отсиделся в лесу, а Бубнов и Шаповалов погибли.

Чем ближе к командному пункту саперного батальона, тем больше вокруг перемен. На склоне оврага негде упасть яблоку. Между двумя деревьями отчаянно дымит походная солдатская кухня. Повар в распахнутой телогрейке, приподняв на плечо мешок, высыпает его содержимое в кипящую воду, и «пищемет» тотчас выплевывает из своего чрева клубы пара, которые на мгновение с головой окутывают и повара, и стоящего рядом солдата. Опахнув резиновые колеса, пар уползает по склону оврага вниз и там медленно растворяется, исчезает бесследно. Рядом с кухней, постелив плащ-палатки на мерзлую землю и побросав на них вещмешки, сидят и лежат солдаты. По всему видно — они совсем недавно пришли сюда: еще не успели устроиться поудобнее.

В овраге раскинулись табором минометчики. Из-за серых заиндевелых кустов торчат заткнутые ветошью зеленые стволы. Под кустами в беспорядке разбросаны ящики с минами. Еще дальше, на дне котловины, виднеются пятнистые кузова машин. А вокруг блиндажа уже настоящая толкучка — все запружено грузовиками, повозками, расположившимися на отдых солдатами.

Кохов встречает меня преувеличенно весело — он острит и шутит.

— Вот, товарищ майор, смотрите, как штык явился, а вы говорили «отсутствие дисциплины».

Командир батальона, к которому обращается Кохов, поглядывает на часы и, запустив пальцы в свою седую шевелюру, ворчит, растягивая слова:

— Виноват я. Виноват. Ошибся в твоих подчиненных…

— Ну, докладывай, какие претензии у Грибана?

— Не хватает огурцов, осколочных снарядов…

— А я, между прочим, знаю, что такое огурцы. Ты меня не учи. Смотри, майор, яйца курицу учат. Дает ефрейтор! — И Кохов заливается самодовольным смехом, который меня нисколько не задевает. Вдруг вспоминаю, зачем пришел.

— Товарищ капитан, вас вызывает на высотку командир полка.

Веселость с Кохова слетает мгновенно. Он смотрит на меня с удивлением и настороженностью. И сразу забрасывает вопросами:

— Что же ты молчишь? Как он туда попал?

— Пришел сегодня вместе с майором Усатым и капитаном Петровым.

— Как пришел?!

— Пешком.

— А мне почему не сказали?

— Не знаю…