На главном направлении

Часто бывая на заставах, я наблюдал оживленное движение на сопредельной стороне. Если полгода назад у пограничного шлагбаума можно было увидеть одного-двух немецких солдат, то в апреле и мае 1941 года, когда я прибыл на заставу у Перемышля, как по команде, выскочило не менее трех десятков немецких офицеров, которые вели себя крайне возбужденно. Признаков нарастания активности немцев вблизи границы с каждым днем становилось все больше. И не только на земле, но и в воздухе оживилась их деятельность. Немецкие самолеты часто совершали разведывательные полеты, углубляясь иногда в нашу сторону на несколько десятков километров; зенитные части и истребительная авиация Красной Армии могли лишь созерцать эти наглые выходки — стрелять им не разрешалось из опасения провокации.

Случилось так, что очередной отпуск мне предоставили с 22 июня 1941 года. По совету начальника погранвойск округа я решил далеко не уезжать, а отдохнуть в одном из санаториев Прикарпатья. Нужда в хорошем отдыхе была большая — четыре последних года, заочно учась в академии, я все отпускное время использовал для выполнения академических заданий. 21-го с вечера приказал водителю Д. М. Груню подать машину к 6 часам утра.

Как ни в чем не бывало, в отпуск уходили и другие командиры. Правда, учитывая тревожную обстановку, начальник погранвойск округа установил порядок, согласно которому по выходным дням дежурство по штабу округа нес один из его заместителей.

В ночь на 22 июня по штабу пограничного округа дежурил начальник политотдела округа Я. Е. Масловский (позднее генерал-майор) — ему и пришлось получить первую информацию и доложить в Москву о начале войны.

Начало войны

В 4 часа утра 22 июня 1941 года начался обстрел нашей территории. Около 5 часов утра дежурный по штабу округа оповестил об этом нарочными и по телефону всех командиров. Едва успев одеться, я услышал гул самолетов, затем разрывы авиабомб. Отправил семью в подвал трехэтажного дома, а сам побежал в штаб округа, находившийся в двух километрах от моей квартиры. На улицах Львова уже лежали трупы, слышны были стоны раненых. Я видел очередной заход вражеских самолетов над тем районом, где оставалась моя семья.

В результате этого налета был сильно поврежден дом, в котором мы жили, и моя квартира, но, к счастью, все укрывшиеся в подвале остались невредимыми.

Авиационные налеты на Львов продолжались почти непрерывно несколько дней. Наша истребительная авиация понесла большие потери в этом районе на аэродромах в первый же час войны, зенитные средства, которыми мы располагали, также вскоре были подавлены.

Надо сказать, что вблизи Львова нашей авиации находилось немало, но жилья для летчиков возле аэродромов не было. Поэтому летный состав почти ежедневно, а в субботний вечер всегда, следовал пригородными поездами на ночлег во Львов, оставляя у боевых машин дежурных. Это оказалось на руку фашистам, начавшим войну рано утром в воскресенье, когда все население, включая и военных, спокойно отдыхало.

В штабе пограничных войск Я. Е. Масловский рассказал, что в ночь с 21 на 22 июня 1941 года на участке одного из наших отрядов перешел границу немецкий солдат и сообщил, что в четыре часа утра немцы перейдут в наступление. Масловский немедленно доложил об этом в Москву дежурному по штабу погранвойск СССР.

Аналогичные сигналы были и на других участках западной границы Советского Союза.

Предупреждение, полученное даже за четыре часа до вражеского вторжения, оказало бы большую услугу, если бы ему поверили. Четыре часа — срок ничтожно малый для принятия больших ответных мер, но за эти часы можно было поднять по тревоге войска Красной Армии, располагавшиеся непосредственно у границы, вызвать на аэродромы значительную часть летного состава, поднять самолеты в воздух до того, как они были сожжены на земле.

О значении этих четырех часов красноречиво свидетельствуют некоторые эпизоды первых столкновений с противником тех частей, где люди были подняты по тревоге за три-четыре часа до вторжения. Пример — незабываемый подвиг располагавшейся в районе Равы-Русской и прикрывавшей Львов 41-й стрелковой дивизии. Бывший начальник штаба этой дивизии Н. Еремин в своих воспоминаниях рассказывает, что с весны 1941 года, как только начались занятия по боевой подготовке, дивизия была рассредоточена и не представляла боеспособного соединения. Оба артиллерийских полка, противотанковый и зенитный артиллерийские дивизионы, другие специальные подразделения находились на учебных полигонах и сборах вне района дислокации дивизии. Ввиду того, что немецкая авиация с каждым днем наглела, летая на малых высотах над советской территорией, а разведка доносила, что гитлеровцы наращивают силы непосредственно у границы, командир 41-й стрелковой дивизии генерал-майор Н. Г. Микушев принял 19 июня самостоятельное решение — вернуть весь личный состав со специальных сборов и полигонов, а также с работ на оборонительном рубеже и всем частям и подразделениям полностью сосредоточиться в лагерях.