На главном направлении

Несколько гранат разорвалось у самых его гусениц, а он не останавливался. Чем же я могу остановить его, если в руках один блокнот, на шее автомат с пустым диском?..

Рядом треснул выстрел бронебойного ружья. От башни танка полетели искры. Земля подо мной задергалась, задрожала: танк идет… С бугорка перед моей щелью кто-то швырнул две бутылки с горючей смесью, но промазал. Еще бутылка. Показался черный клуб дыма, вспыхнул белый огонь.

От радости я, кажется, закричал «ура», затем выскочил из щели и бросился к товарищу, что поджег этот танк. Мне хотелось лично отблагодарить отважного воина, записать его фамилию, сегодня же передать о нем материал в Совинформбюро, по радио, в печать… Хотел, но не успел. Впереди меня вырос расщепленный огненными клиньями столб земли. Затем в моей голове прозвучал удивительно звонкий колокольчик, а земля и небо закружились вокруг меня. Руки и ноги одеревенели.

Опомнился я только в медпункте под берегом Волги. В первую очередь спросил санитара, который принес меня сюда: не знает ли он фамилию того товарища, что поджег танк на бугорке, перед Банным оврагом?

— Там никого, кроме тебя, в живых не осталось, — ответил санитар…

4 ноября 1942 года

Над высоким обрывистым берегом, где стоят опустевшие нефтяные баки, примостился армейский узел связи. Сюда тянутся десятки проводов из дивизий, бригад, отдельных полков, батальонов. У входа в штольню они спутались, и трудно понять, какой куда идет. Только неутомимые связисты разбираются в этой паутине.

С особым вниманием оберегают они кабель, связывающий нас с Большой землей. Он почти не отличается от других, но каждый раз при входе сюда нахожу его глазами. Черной змейкой извиваясь вокруг шеста, он прячется в землю, проходит по дну Волги и там, на другом берегу, вырывается на простор.

Сегодня я прохожу, стараясь не замечать его: я снова несу нерадостное известие.

Положение войск не очень ясное. Во многих местах наши части прижаты к берегу Волги. В районе тракторного завода немцы вышли к реке, тем самым отрезали две части, действующие на северной окраине города. Теперь наши войска рассечены надвое.

Усталые телеграфисты, наверное, читают содержание донесения на моем лице. Они отвернулись, но по-прежнему пропускают меня вне очереди.

Работающие на прямом проводе связисты уже передавали первые строки донесения. Я не могу их читать, только слышу, как назойливо выстукивают клавиши аппарата: «Так-так, так-так».

Это постукивание «так-так» отдается где-то за Волгой. Мысленно вижу, как читают ленту в штабе фронта; я знаю, что ее содержание будет известно москвичам, уральцам, сибирякам. Сжимается сердце. А аппарат по-прежнему твердит: «Так-так… так…» Хочется крикнуть: «Нет, не так, не будет так!»

Вдруг лента будто заторопилась, буквы начали прыгать одна на другую. Связист нервно ударил пальцами по клавишам, как бы давая аккорд, но соседний аппарат уже принял предупреждение: «Провод! Провод!»

Сначала этот сигнал дала какая-то перемычка, а затем контрольный пост, потом подключился фронтовой усилитель. Где-то что-то случилось. Затем на ленте появилось слово: «Жемчуг»! «Жемчуг» — это позывной нашей армии.

«„Жемчуг“, к аппарату 05… К аппарату 05…»

Связист приложил пальцы к клавишам, сокращенными знаками спросил: «Кто зовет?» Тут же вмешался фронтовой узел: «К аппарату 05… Так-так… 05… Уходите с линии, уходите с линии! Давайте 05».

Кто и почему прервал телеграмму — не пойму. Пытаюсь спросить, но дежурный контролер приложил пальцы к губам.

Между тем командующему дали звонок, и через две-три мучительно длинные минуты Чуйков вошел в аппаратную. Генерал-лейтенант сосредоточенно осмотрел присутствующих и, наклонившись над аппаратом, продиктовал телеграфисту:

— У аппарата ноль пять, я вас слушаю.

Наступила минутная пауза. Дублирующий аппарат повторил слова Чуйкова, но на ленте еще нет ответа. Видно, много станций и перемычек повторяет их, и мы в напряженном ожидании смотрим на взволнованное лицо командующего. Но вот он нагнулся еще ниже и, жадно ловя каждую букву, то выпрямляется, то снова наклоняется, готовясь что-то сказать. Из-под его рук мне видно слово «Здравствуйте…». Затем буква за буквой аппарат выстукивает другое, третье. Я успеваю прочесть всю фразу:

«Здравствуйте, Василий Иванович!»

После короткой паузы, во время которой Чуйков не успел вставить свой ответ, на ленте появились новые фразы:

«Как вы себя чувствуете? Что у вас нового? Как ведет себя противник?»

Чуйков набрал полную грудь воздуха, посмотрел на свои перебинтованные руки (его последнее время мучает экзема — результат нервного напряжения) и, видимо забыв ответить о своем здоровье, после слова «здравствуйте» коротко доложил обстановку. Телеграфист едва успел передать его слова, как на ленте появились новые фразы:

«Ваша семья в Куйбышеве. Все живы и здоровы, не беспокойтесь».

Чуйков поднял голову и, пробежав глазами по ленте, приготовился ответить, но после слов «Спасибо вам» встретил предупреждающий взгляд дежурного контролера и умолчал имя, которое хотел произнести.