На главном направлении

Вязкая, иссиня-черная, как деготь, вода стиснула его. Казалось, не хватит сил вздохнуть. Она сковала руки, ноги. Держаться за льдинку, к которой он пристал, было очень трудно. Временами западало сердце, леденела грудь, но не остывало сознание:

— Доплыву, доплыву, — твердил он про себя.

Через час он был уже в штабе армии. Командующий принял его сразу.

Услышав, что полк Титова продолжает драться с врагом, генерал встал.

— Живы?!

— Да, — ответил Фомин.

— Все ясно.

Фомин пытался досказать, но командующий по-отцовски обнял его и, приговаривая: «Молодцы, молодцы!», прошел с ним в соседний отсек.

— Расскажи артиллеристам, где ваши границы, затем отдохни, погрейся… А когда согреешься, зайди ко мне. Мы подумаем, надо ли тебе обратно идти. Ведь льдины-то против течения не поплывут.

Согревшись, Фомин вспомнил, что надо дать сигнал своим…

* * *

В тот час командир полка Титов готов был выскочить из блиндажа, забраться на самую высокую стену завода и наблюдать за сигналами от Фомина, но врачи не дали ему подняться.

Связь со штабом армии была необходима Титову, как воздух. Он потребовал от наблюдателей докладывать через каждые десять минут обо всем, что они заметят в том направлении, куда пошел взвод Фомина. Телефонная трубка лежала на подушке. Титов держал ее возле уха, но никаких сведений, кроме того что по Волге поплыло «сало», связисты и наблюдатели ему сообщить не могли. Ночь, темно… Пришлось вызвать самого надежного и отважного бронебойщика — Зернова.

— У нас нет связи с главными силами. Туда пошел Фомин. Если к утру от него не поступит сигнал, то придется…

— Все ясно. Я готов пойти туда сию же минуту, — не задумываясь, отчеканил Зернов.

— Не горячись. Путь тяжел, продумай и готовься, — предупредил его командир и тут же попросил зайти в блиндаж Фомина и посмотреть, чем занимается Костя. — Если ему скучно, то скажи, что я его вызываю сюда — дежурить у телефона.

— Товарищ командир, — послышалось в телефонной трубке, — приняли сигнал: три зеленые ракеты!..

— Дошел! Молодец! Давайте ответный, — приказал Титов.

Это известие молниеносно облетело весь полк. Но в тот же рассветный час фашисты начали новое наступление. Оно было самым жестоким из всех, какие выдержал полк за время осады. Гитлеровцы торопились покончить с осажденным гарнизоном до того, как ему будет оказана помощь главными силами армии.

* * *

— Кто тут есть, все ко мне! — приказал Титов.

Санитары, связисты, писаря, медицинские сестры — все получили задание. Врача и двух бойцов из охраны Титов послал к ребятам.

— Спрячьте их в самые надежные укрытия. Детей надо спасти!

Оставшись один, Титов вдруг почувствовал, что роты, стоявшие в центре обороны полка, под напором огромных сил врага оставили прежние позиции и, не успев закрепиться на новых, отходят к заводу. Это ему подсказывали и приближающаяся перестрелка, и взрывы гранат. Наконец послышался топот ног подбегающих к блиндажу бойцов. Они стремились сюда, чтобы спасти жизнь командира. Так принято. В смертельном бою тот не солдат, кто не умеет закрыть грудью своего командира и гибнет позже его. «Но еще рано драться тут, у блиндажа, врага еще можно контратаковать с флангов», — прислушиваясь, определял положение командир полка. Здесь он лежал не один день и так привык к каждому звуку, что по малейшему сотрясению потолка, по колебанию огня настольной лампы угадывал, на каком участке идет бой. Казалось, через стены блиндажа он видел все, что происходит на поле боя.

— Правый фланг, правый фланг! — звал он в трубку телефона, но ему никто не отвечал. Связь была прервана.

Враг, превосходя силами во много раз, на нескольких участках смял оборону полка. Кое-где фашистские автоматчики просочились даже в глубь позиций и, захватив часть запасных траншей, отвлекли на себя и без того ослабевшие силы батальонов. Казалось, еще час-другой — и наступит гибель теперь уже не одного, не двух человек, а целого гарнизона. Сдаваться в плен здесь никто не собирался. Поэтому многие защитники осажденного гарнизона откладывали по одному патрону в грудной карман для себя — лучше смерть, чем плен!

Титов знал, что его воины в нужный момент поступят именно так, но погибать от своей руки было еще рано, лучше оставленную для себя пулю послать врагу. Ведь главным силам теперь известно, что осажденный гарнизон живет. Значит, надо стоять до последнего вздоха.

Распахнулась дверь. Тяжело и медленно вошел Зернов. На лбу бронебойщика кровоточила рана. Где он был и как дрался с врагом, никто не знал, а о себе Зернов никогда не рассказывал.

— Костя ушел… — доложил он после минутного молчания.

— Один… Понятно, — строго заметил Титов.

— Искал, не нашел, — ответил Зернов, потупив глаза и задумавшись.

«Неужели голубь, которого я принес тогда, чтобы на какое-то время отвлечь Костю от тяжелых дум о смерти отца, неужели короткая беседа о разведчиках, что используют голубей для передачи сведений, толкнула Костю на такой шаг?»

— Доложите обстановку, — потребовал командир полка.

Зернов с трудом поднял голову.

— Тяжело…

— Ни шагу назад! — властно приказал Титов.