На главном направлении

Здесь, в блиндаже, Костя съел размоченную галету и выпил полкружки чаю с сахаром. Вскоре усталость и сон свалили его.

Костя и во сне видел то, что было наяву. Проснувшись, он сразу же ощупал себя. Все, что было спрятано в карманах, под гимнастеркой, осталось на месте. «Молодцы разведчики, слово сдержали, ничего не тронули. Может, сейчас приступить к делу? Никого нет, тихо, тепло…»

Мигающий огонек самодельной лампы, удобный для работы уголок с такой же тумбочкой, какая была у Кости дома, на Тургеневской, мягкое кресло, принесенное разведчиками из конторы завода, манили его к себе.

Теперь для Кости каждая минута была дорога. Присев к столу, он жадно принялся разбирать и просматривать листки бумаги. Тут, как назло, погас огонь.

— Тьфу, растяпа! — выругал себя Костя, ища спички.

В это время и вошел Зернов.

Костя не знал, как ему вести себя сейчас с Зерновым, ведь даже другу он пока не мог рассказать о том, чего решил добиться. «Сделаю, тогда скажу и покажу», — твердо решил он, оказавшись на руках у Зернова, который целовал его и прижимал к себе.

8. В подземелье

В полночь, накануне праздника двадцать пятой годовщины Октября, над осажденным гарнизоном послышались звуки мотора самолета По-2, который называли тогда «кукурузником». Он кружил над полком по условленному маршруту, выжидая ответных сигналов. Но, как только взвилась первая желтая ракета, немецкие позиции ощетинились. Застрочили пулеметы, затявкали зенитки, а прожекторы, располосовав темноту, начали обшаривать небо. Очереди трассирующих пуль и снарядов, вычерчивая искрящимися штрихами непонятный рисунок, старались поймать самолет, но он куда-то увернулся. Тарахтящие звуки мотора заглохли.

— Вот гады, не пустили…

Вдруг над самым блиндажом санитарной роты пронесся шорох, напоминающий быстрое скольжение лыжника. Рядом бухнулся мешок, затем второй, третий… Мотор снова заработал. Самолет, сделав крутой разворот, взмыл. Никто не знал имени этого отважного пилота, но сколько ему было благодарностей за то, что он, прорвавшись сквозь завесу огня, доставил с Большой земли продукты! Сделав еще один круг, «кукурузник» направился за Волгу. Снова всполошились вражеские зенитки, но было уже поздно.

Через несколько минут над осажденным гарнизоном появился новый самолет, затем еще. Они также сбрасывали посылки. Какая радость! Жаль было только, что ни один из летчиков не мог слышать и видеть восторг, каким был охвачен полк.

— Спасибо вам, соколы! Спасибо, Родина!

Если бы в эту минуту Косте поручили доставить летчикам благодарность и приветы от полка, его не остановили бы ни огонь, ни вода и никакая другая опасность, отделявшая осажденный гарнизон от Большой земли. Возбужденное сердце выстукивало: «Иди, иди!» Оно будто подталкивало Костю на новый самовольный поступок.

«Нет! Постой, обдумай, спроси старших», — холодно возражал разум.

Как бы борясь сам с собой, Костя вспомнил свой последний поход в разведку. Его охватила дрожь.

— Ты замерз, — спохватился санитар. — Лезь под одеяло.

Хотелось бы еще посмотреть, послушать, какие подарки доставили самолеты с Большой земли, но раз велено ложиться, значит, так надо.

А предпраздничная ночь была поистине интересной. Костя не видел, что делалось в полку, у него была высокая температура, и врач положил его в изолятор, но по тому, что доносилось до слуха из соседнего отсека, он ясно представлял картину оживления.

Там, за перегородкой, сделанной из шпал, лежал командир полка. К нему то и дело прибегали с докладами штабные офицеры, связные, наблюдатели или просто стрелки из рот. Зуммер телефона гудел беспокойно, как майский жук, посаженный в коробку.

— Так… Благодарю. Передайте вашему батальону привет от командующего. Патроны в первую очередь пулеметчикам.

Косте казалось, что он видит большое бледное лицо Титова, на котором после каждого звонка расправляются глубокие морщины и поднимаются поседевшие здесь, в Сталинграде, густые брови.

В соседнем отсеке, где лежал командир полка, шел какой-то крупный разговор. Прислушиваясь, Костя сунул руку под матрац и улыбнулся. молодцы разведчики, они тайком от врача принесли сюда чертежи. Вон какие листы, пересохли, хрустят… Только надо выспросить у Александра Ивановича, где рация. Теперь-то я найду причину. Перечитаю все книжки, сличу с чертежами и найду. Ох, какая сложная эта радиотехника! Придется кое-что спросить у радистов.

И Костя углубился в чтение.

— Вот он где! Это безобразие, самовольство! — послышался голос врача, вошедшего в соседний отсек.

— В чем дело, доктор? — спросил его Титов.

Врач шумно передохнул.

— Надо перевязку делать, а он ушел… Ну что вы, сержант, улыбаетесь?.. Температура к тридцати девяти, а он улыбается! Запру в изолятор, так и знайте.

— Температура к празднику подпрыгнула, и завтра спадет, — послышался голос Александра Ивановича.

— А шов разойдется, тогда что?

— Что ж ему расходиться, когда скоро в наступление пойдем, — покашливая, ответил Александр Иванович.

Костя улыбнулся, ему понравился такой ответ учителя.