На-гора!

— Некогда сейчас с ним возиться, — морщится Виктор. — Главное для нас сейчас — план, а все остальное…

— Не верно, — сразу становится серьезным Сафин и во взгляде его сквозит что-то колючее, строгое. — Главное для нас — всегда человек! Человек, понимаешь? И в любой момент… Ты что, предлагаешь кампанейщину развести? Недельку — на план, а недельку — на воспитательную работу?

— Я же не сказал…

— Не сказал… Не имеем мы права так делать. Обратил ты внимание, что весь-то наш народ и строит базу коммунизма — планы выполняет, природу штурмует и одновременно воспитывает в себе моральные качества человека будущего?! Одновременно — так стоит задача!

— Политграмота на ходу? — не удержал улыбки Виктор.

— Верю, что ты все это знаешь, но забыл, упустил из виду на какой-то момент, — уже мягче сказал парторг. — Вот и напоминаю, — и тоже рассмеялся, разведя руками: — Так получается, товарищ руководитель бригады коммунистического труда, член партийного бюро шахты, а? Давай-ка займемся этим Евтуховым вплотную. Наша неразворотливость, медлительность в этом деле только вредит.

— Что же мы можем сделать? Надо все это обдумать…

— Что? А вот послушай-ка…

11

Евтухов даже выключил отбойный молоток, наблюдая за Белаловым и его учеником, работавшими рядом. Сергею крайне интересно, как поведет себя новичок, едва в его руках запляшет, задрожит молоток, и Евтухов заранее уже готов был отпустить едкую ироническую реплику, уловив замешательство ученика.

У Нурутдина Белалова в учениках пожилой мужчина, Инышев Николай. Шахта ему не в новинку, был бойцом в горноспасательном отряде. Но одно дело — стремительные аварийные наезды в шахты, изнурительная, горячечная работа у завалов, когда в опасности люди, а другое — добыча изо дня в день, не одну неделю и не месяц, каменного угля, требующая не кратковременных физических усилий, а знаний, опыта, мастерства.

— Ну давай гляди, как и что я буду делать, — кивает Нурутдин Инышеву. — Внимательно смотри, я могу и забыть кое-что, когда потом рассказывать тебе буду.

Он неторопливо, так, чтобы видел Инышев, подключает молоток к воздушной магистрали и нажимает на рукоятку, опробовая механизм. Частая дробь работающего сжатого воздуха почти не слышна в гуле начавшей трудовой день лавы, лишь по резкой сильной дрожи рук Нурутдина можно понять: отбойный молоток включен и действует. А Нурутдин жестом подзывает к себе Инышева поближе и кивает на массивную, с черной щелью подруба, угольную стену:

— Место теперь, место сразу выбирай, откуда верней начинать подрубку! Хорошо выберешь — сразу дело пойдет!

«Как же, пойдет… — усмехнулся поглядывающий на них Евтухов. — Пуд собственной соли съешь, прежде чем пойдет дело. Много еще попотеешь, милый, пока до всего дойдешь, по себе знаю…»

Белалов, выключив молоток, поясняет, окидывая взглядом участок пласта:

— Трудность в том, что каждый день твое рабочее место разное, слои у пласта редко одинаково расположены. Кто много работал в забое, тот быстрее угадывает, где помягче участочек, оттуда и начинает сбойку. Твердый-то уголь или породный прослоек легче будет потом взять, когда рядом пустое место. Ну вот в этом забое, смотри, откуда я начал бы сбойку…

Белалов совсем неожиданно для Инышева и даже для Евтухова бьет очень высоко от подрубной щели. Но расчет его верен, это позднее понимает новичок, когда буквально через полторы-две минуты Нурутдин опускает на почву целое гнездо угля.

— Здесь, видишь, какой загибулиной пласт идет? Убрать эту связку — и уголек сам пойдет в руки. Ну-ка, попробуй ты, — и он передает молоток Николаю, отступает в сторону.

— Посмотрим, — уловив этот момент, сам себе говорит Евтухов и снова опускает молоток. Вызывает усмешку та неловкость, с которой принял молоток от Белалова Инышев.

Но Инышев лишь первые минуты чувствует себя неловко, он работал на молотке до этого раза три-четыре, не больше, и все же руки сами вспоминают забытые движения, и Евтухову ясно: дело у новичка пойдет. Он немного даже разочарован этим. Нет, он ничего не имеет против Инышева, но ему, осваивавшему всякое новое дело с похвальной быстротой, не очень приятно, когда находятся другие, не менее способные, чем он. И все же на Инышева посматривает теперь одобряюще.

Тот неторопливо, все более уверенно перемещает пику молотка, пока не натыкается на что-то удивительно твердое. Искристо разлетаются в стороны мелкие осколки, запахло перегретым от сильных ударов металлом.

— Стоп, валун! — кричит Белалов и забирает у Инышева молоток. — Обходить его надо со всех сторон, чтобы вывалился из угольной оправки.

Поработав на молотке, они переходят к крепежным лесинам, заготовленным у забоя. Нурутдин берет топор и ловкими ударами вырубает в стойках и огнивах загоны. Он все делает быстро, словно не примеряясь, и Инышев невольно любуется ловкими, скупыми движениями горняка.

— Давно уже в шахте? — выбрав паузу, спрашивает Николай у Белалова.