На-гора!

При выходе из шахты, в табельной предупредили, что Говрякова просит зайти к себе парторг. Виктор вышел из шахты не в настроении. Как ни билась бригада, но на-гора выдали только сто семьдесят тонн угля вместо плановых двухсот. Правда, с подрубкой лавы все было нормально, бригаде Фанинштиля, сменившей говряковцев, фронта работы хватит, но это уже не радовало — сами-то если в калошу, как говорится…

— Почитай-ка. В твоей бригаде, кажется, этот Евтухов.

Отец Сергея Евтухова больших обвинений против сына не выдвигал. Он просто спрашивал, чем же так занят на шахте его сын, что даже не находит времени — который уж месяц! — ответить родителям. Да и не только родителям. Жена и сын у него есть, жалко молодую-то, не знает, за что и ухватиться: на работу ездит в город, измучается, а приедет — от ребенка не отойдет. Когда и спит только она, уму непостижимо. А не работать — нельзя, пенсии-то стариковской на всех не хватит. Но с этим еще можно было бы мириться, если бы Нина твердо была уверена в муже. Хотя бы пару строчек написал! Молчит она, гордая деваха, но старых-то людей разве проведешь?

— Кто он такой, этот Евтухов? — спросил парторг, едва Виктор положил письмо на стол. — Не припомню я его что-то…

Виктор рассказал все, что знал о Евтухове.

— Перелетная птица, выходит? — жестко усмехнулся Сафин. — Что же ты предлагаешь?

Виктор медлил с ответом. Делать поспешные выводы не хотелось: было в поведении Евтухова что-то обнадеживающее. Случай с воскресником, к примеру. И в работе он удивительно упорен, такой не может быть законченным негодяем.

Это и сказал Виктор парторгу. Тот внимательно посмотрел на него.

— Подождать, значит, предлагаешь? — спросил он. — А уверен ты, что так будет правильно?

— Ну, как вам сказать… — замялся Говряков. Понимал он, какую ответственность за Евтухова берет на себя.

— А ты прямо скажи, — заметил Сафин, догадываясь, чем вызвано затруднение Говрякова. — С тебя ведь спросят за каждого человека. Как с бригадира и как с коммуниста. Значит, не надеешься на него?

— Надо подождать, — решился, наконец, Виктор. — Не заставлять, не принуждать, а убедить, втолковать, дать осознать самому. Я берусь за это…

— Вместе возьмемся, — мягко поправил парторг. — Есть у меня тут одна мысль. Этот самый Евтухов много ездил, много видел. Вот эту струнку и попробуем использовать… О письме ему пока ничего не говори.

10

Новость была тревожной. Виктор вначале не поверил ей. Но вскоре слухи подтвердились.

На шахте пустили в эксплуатацию еще одну лаву — двадцать третью. С первых же дней решено было цикловать ее, а для этого потребовались опытные горняки. Их стали забирать с других лав.

Вспомнили и о бригаде говряковцев. Но снять ее с четырнадцатой лавы было нельзя: положение там с каждым днем ухудшалось, и забрать одну из лучших бригад, имевшую опыт работы за врубовой машиной, значило сознательно пойти за снижение плана.

— Говряковскую бригаду не отдам! — запротестовал начальник участка Александр Яковлевич Куркович. — Человек несколько из нее — это еще куда ни шло…

Понимал Куркович, что вообще не дать опытных горняков в двадцать третью нельзя: лава новая, коллектив, который придет туда, должен быть сильным.

— Подожди, подожди, — заметил начальник шахты, внимательно посмотрев на Курковича. — А это, действительно, мысль. Основной состав бригады Говрякова, не всю, — а только основной состав! — надо перевести в новую лаву.

— А в четырнадцатой кто? — усмехнулся Куркович.

— Там Говряков останется и человек пять-шесть из старого состава. Ты не волнуйся, Говряков и с новичками хуже работать не будет, я в этом уверен. Или ты иначе думаешь, Александр Яковлевич?

Куркович пожал плечами.

— Зачем — иначе? В Говрякове я уверен, да только эти вот перестановки…

— Ну, решено, значит, — закончил разговор начальник шахты. — Иначе у нас ничего не получится. Объясни ребятам в бригаде, почему мы вынуждены сделать это, они поймут.

Вскоре стало известно, что в двадцать третью забирают Федора Маркина, Виктора Кустова, Владимира Леонтьева и еще кое-кого.

— Не пойду! Из бригады — ни шагу не пойду! — зашумел Владимир Леонтьев на наряде. — К чему это дробить бригаду, что там начальство думает? Пусть кого-нибудь из молодых забирают, им все равно, а я здесь останусь… Вон этого, Евтухова, пусть забирают, ему где бы ни работать…

— А что тебе не хочется? — отозвался Евтухов. — Не один ли черт, где вкалывать? Там, в двадцать третьей, наоборот еще, говорят, лучше, а здесь мы скоро в трубу вылетим, по всему видно…

— Пошел ты… — озлился Леонтьев. — «Лучше», «хуже»! Ни черта в твоей башке, видать, нету. А я сказал, что не пойду из бригады и — все!

Неохотно, но все же ушли в двадцать третью Кустов и Маркин, а Владимир Леонтьев и слышать не хотел об этом. Приказ по шахте уже более десяти дней висел на доске объявлений.

— Сходи к начальнику шахты, поговори с ним, — просил Леонтьев Говрякова. — Ты же член партбюро шахты, тебя послушают…

Но из разговора бригадира с начальником шахты ничего не вышло.