На горах (Книга 1, часть 2)

- Ничего,- ответил служивый.- Вся наша солдатская наука в том состоит: стоп - не шатайся, ходи - не спотыкайся, говори - не заикайся, колен не подгибай, брюха не выставляй, тянись да прямись, вбок не задавайся и в середке не мотайся. Вот и все. А насчет иного прочего, так уж не взыщи, матушка. Известно - расейский солдат промеж неба на земле мотается, так уж ему на роду писано. Три деньги тебе в день - куда хочешь, туда и день, сыт крупой, пьян водой, помирай как умеешь, только не на лавке под святыми, а в чистом поле, под ясным небом.

Зарыдала старостиха, вспомнивши старшенького. Представилось ей, что лежит он, сердечный, на поле под небесами, а кровь из него так и бежит, так и бежит.

И, когда служивый улегся в клети на мягкой ильинской соломе, развязала она походную его котому и, сколько было в ней порожнего места, столько наложила ему на дорогу и хлеба, и пирогов, и баранины, что от обеда осталось, картошки в загнетке (Загнеток, или загнетка - то же, что по иным местам горнушка, печурка, бобурка, нароток - зауголок с ямкой налево от шестка русской печки, куда загребают жар и золу. ) напекла, туда же сунула, луку зеленого, стручков гороховых первого бранья, даже каленых орехов, хоть служивому и нечем было их грызть.

Наполнив съестным котому, добрая старушка набожно перекрестилась. Все одно, что тайную милостыню на окно бобылке положила (Тайная милостыня очень распространена на Горах. Ночью подходят тихонько к избе бедняка и на подоконье кладут кусок хлеба либо что другое из съестного, потом, несколько раз перекрестившись, тихонько удаляются. Иные набожные старушки, кладя правою рукой тайную милостыню, левую руку прячут под передник либо в рукав шубы, чтоб она не видала, что правая рука делает. Есть секта (из хлыстовских), последователи которой тайную милостыню называют "ангелом женского пола". Случается, нередко, что положенная на подоконник милостыня делается добычей собак. Если подавший о том спроведает, непременно подаст новую. Прежняя, значит, богу не угодна была.).

Хозяин с гостем маленько соснули. Встали, умылись, со сна бражки напились, и позвал староста солдата на беседу возле кабака. Пошли.

Базар уж разъехался; десяти порожних возов не оставалось на засоренной всякой всячиной площади. Иные после доброго торгу кто в кабаке, кто в трактире сидел, распивая магарычи с покупателями, но больше народа на воле по селу толпилось. Жар свалил, вечерней прохладой начинало веять, и честная беседа человек в сорок весело гуторила у дверей кабака. Больше всего миршенцев тут было, были кое-кто из якимовских, а также из других деревень. Сам волостной голова вышел на площадь с добрыми людьми покалякать.

Не все же дела да дела - умные люди в старые годы говаривали: "Мешай дело с бездельем - с ума не сойдешь". Про голосистого солдата беседа велась. В церкви у обедни народу в тот день было не много: кого базарные дела богу помолиться не пустили, кто старинки держался - раскольничал, но все до единого знали, каков у прохожего "кавалера" голосок - рявкнет, успевай только уши заткнуть... Подошел и кавалер с церковным старостой, со всеми поздоровался, и все ему по поклону отдали. Присел на приступочке, снял фуражку, синим бумажным платком лицо отер.

- Отколь, господин служба, бог несет?- ласково, приветливо спросил волостной голова.

- Из Польши идем, из самой Аршавы,- ответил служивый.

- А путь куда держишь? - продолжал расспрашивать голова.

- Покамест до Волги, до пристани, значит,- сказал кавалер.

- Ну, эта дорога недальняя,-- молвил голова.- До пристани отсель и пятидесяти верст не будет. А сплыть-то куда желаешь? В Казань, что ли?

- Какая Казань? - усмехнулся служивый.- В Сибирь пробираемся, ваше степенство, на родину.

- Далеко ж брести тебе, кавалер,- с участьем, покачав головой, сказал голова.

- Отсель не видать! - добродушно усмехнулся служивый.

- Что же? Сродники там у тебя?

- А господь их знает. Шел на службу, были и сродники, а теперь кто их знает. Целый год гнали нас до полков, двадцать пять лет верой и правдой богу и великому государю служил, без малого три года отставка не выходила, теперь вот четвертый месяц по матушке России шагаю, а как дойду до родимой сторонушки, будет ровно тридцать годов, как я ушел из нее. Где, чать, найти сродников? Старые, поди, подобрались, примерли, которые новы народились - те не знают меня.

- Зачем же такую даль идешь?- спросил волостной голова.

- Эх, ваше степенство,- молвил с глубоким вздохом старый солдат.- Мила ведь сторона, где пупок резан, на кого ни доведись; с родной-то стороны и ворона павы красней... Стар уж я человек, а все-таки встосковались косточки по родимой землице, хочется им лечь на своем погосте возле родителей, хочется схорониться во гробу, что из нашей сосны долблен.

- Вестимо,- сказал голова.- Не то что человек, и конь рвется на свою сторону, и пес тоскует на чужбине.

- Ну, а в Польше-то каково житье?- спросил плешивый старик, что рядом с солдатом уселся.- Сынок у меня там в полках службу справляет. Тоже, чать, тоскует, сердечный, по родимой сторонушке.