На горах. Книга первая

Письмо еще не было послано, как к Царицыну с Верху прибежал буксирный[169] пароход. На пристани пошла обычная суетня. Мигом сбежалась толпа девок и молодиц. Живо, со смехом, с веселыми криками, принялась она таскать на пароход дрова. Сойдя на берег, путники рассыпались по берегу: кто калачи покупал да крендели, кто запасался икрой и рыбой, кто накинулся на дешевые арбузы, на виноград, на яблоки. Шум, гам, крик! С полгорода от скуки сбежалось на пристань поглазеть на проезжих. Приезжих в Царицын был только один смолокуровский приказчик Корней Евстигнеев. Сойдя по сходням с парохода, увидал он стоявшего неподалеку Володерова с каким-то молодым человеком, не то барином, не то купчиком. То был Меркулов.

— Наше вам, Лука Данилыч! — лениво приподняв картуз, молвил Корней Евстигнеев и протянул здоровенную лапищу царицынскому трактирщику. — Вас-то мне и надоть.

— Что за надобность? — сухо спросил у него Володеров.

— А ты не вдруг… Лучше помаленьку, — грубо ответил Корней. — Ты, умная голова, то разумей, что я Корней и что на всякий спех у меня свой смех. А ты бы вот меня к себе в дом повел, да хорошеньку фатеру отвел, да чайком бы угостил, да винца бы поднес, а потом бы уж и спрашивал, по какому делу, откуда и от кого я прибыл к тебе.

— Ну, говори, коли с делом приехал. Чего баклажиться-то? — с досадой молвил трактирщик Корнею.

— А ты, брат, не нукай, и сам свезешь, — огрызнулся Корней. — Айда, что ли, к тебе чаи распивать.

— Поспеешь, — сказал Володеров и отошел от Корнея к Меркулову.

А Корней, взвалив на плечи чемодан, пошел к постоялому двору.

— Кто такой? — спросил Меркулов у Луки Данилыча.

— Смолокуровский приказчик, — ответил Володеров. — Знаете Смолокурова Марка Данилыча?

— Как не знать? Старый рыбник, один из первых у нас, — молвил Меркулов. — Только этого молодца я что-то у него на ватагах не видывал.

— При себе больше держит, редко куда посылает, разве по самым важным делам, — отвечал Володеров. — Парень ухорез, недаром родом сызранец. Не выругавшись, и богу не помолится.

— При каких же делах он у Смолокурова? — спросил Меркулов.

— Да при всяких, когда до чего доведется, — отвечал трактирщик. — Самый доверенный у него человек… Горазд и Марко Данилыч любого человека за всяко облаять, а супротив Корнея ему далеко. Такой облай, что слова не скажет путем, все бы ему с рывка. Смолокуров, сами знаете, и спесив, и чванлив, и держит себя высоко, а Корнею во всем спускает. Бывает, что Корней и самого его обругает на чем свет стоит, а он хоть бы словечко в ответ.

Что ж бы это значило? — спросил Никита Федорыч.

— Какие-нибудь особенные дела у них есть, — сказал Володеров. — Может статься, Корней знает что-нибудь такое, отчего Марку Данилычу не расчет не уважить его.

Меж тем на пароход бабы да девки дров натаскали. Дали свисток, посторонние спешат долой с парохода, дорожные люди бегом бегут на палубу… Еще свисток, сходни приняты, и пароход стал заворачивать. Народ с пристани стал расходиться. Пошли и Никита Федорыч с Володеровым.

Воротясь на квартиру, Меркулов велел подать самовар. И только что успел налить стакан чаю, как дверь отворилась и на цыпочках вошел Володеров.

— Чай да сахар! — молвил Лука Данилыч.

— К чаю милости просим, — ответил Меркулов. — Садитесь-ка — самая пора.

— Покорнейше благодарим, Никита Федорыч. Я к вам по дельцу. Оченно для вас нужное, — вполголоса сказал Володеров.

— Что такое? — немножко встревожившись, спросил Меркулов.

— Да насчет вашего товара желаю доложить, — еще больше понижая голос, отвечал Володеров.

— Что такое? — совсем уж смутившись, спросил Меркулов.

— Этот Корней с письмом ко мне от Смолокурова приехал, — шепотом продолжал Володеров. — Вот оно, прочитайте, ежели угодно, — прибавил он, кладя письмо на стол. — У Марка Данилыча где-то там на Низу баржа с тюленем осталась и должна идти к Макарью. А как у Макарья цены стали самые низкие, как есть в убыток, по рублю да по рублю с гривной, так он и просит меня остановить его баржу, ежели пойдет мимо Царицына, а Корнею велел плыть ниже, до самой Бирючьей Косы[170], остановил бы ту баржу, где встретится.

При первых же словах Володерова Никита Федорыч вскочил со стула и крупными шагами стал ходить по горнице. В сильном волнении вскликнул:

— Не может быть, чтоб по рублю!.. Никак этого не может быть!.. Что-нибудь да не так… Или ошибка, иль уж не знаю что.

— Вот письмо, извольте прочесть, — сказал Лука Данилыч.

Меркулов стал читать. Побледнел, как прочел слова Марка Данилыча: «А так как предвидится на будущей неделе, что цена еще понизится, то ничего больше делать не остается, как всего тюленя хоть в воду бросать, потому что не будет стоить и хранить его…»

— Ах ты, пропасть какая! — отчаянным голосом вскликнул Никита Федорыч. — Это бог знает на что похоже! Ниже рубля!.. Что ж это такое?

И, не кончив самовара, поблагодарив Володерова за участие, пошел на пристань освежиться в вечерней прохладе.

Подошел к своим баржам… Возле них Корней Евстигнеев стоит, с приказчиком его растабарывает.