На Гран-Рю

Гюстав Кремье вернулся, сел на скамью. Грустно глядеть на беспомощно спящего под открытым небом мальчонку. Тяжелые, как всегда, мысли беспросветно навалились на Гюстава Кремье. Мальчик не слышит его мыслей. Спит.

Но что это? Длинь-динь, длинь-динь — запело у изголовья нищего мальчика.

«Что это? Должно быть, часы. За свою жизнь не слыхивал такого звона часов», — подумал Гюстав и, когда звон умолк, толкнул Жюстена разбудить. Тот вскочил. Дико огляделся, ничего не понимая со сна.

— Где я?

— Ты, мон шер, храпишь на бульварной скамейке. Время военное, может появиться с обходом полисмен, пригласит в полицию, приятного мало. Дурачина, нашел место, где ночевать.

— Какое вам дело! — вспыхнул Жюстен.

— Такое, что не могу пройти мимо…

— Вы что, блюститель порядка, хэ!

— Не груби, — спокойно ответил старик. — Что у тебя в котомке поет?

— Будильник. Мамино наследство.

— Покажи.

Жюстен вытащил из котомки аккуратненькие квадратные часы, кроме часовой и минутной, на них была еще и секундная стрелка. Старик принялся внимательно рассматривать будильник, да так долго, что у Жюстена мелькнула пугливая мысль, не присвоил бы этот подозрительный тип его сокровище, единственное его богатство. Кто их знает, парижан. У нас, в Аонжюмо, такого быть не может.

Снова сердце больно заныло, словно воткнули гвоздь. «Не надо было бросать дом. Ни за что! Что я горожу? Какой дом? Где он, мой дом?»

— Мамино наследство, — возвращая будильник, печально повторил старик. — Отца тоже нет? Плохи дела. Ты не парижанин…

— Почем вы знаете?

— Вижу. Откуда приехал?

— Из Аонжюмо. Ну и что?

— Да ничего. Зовут?

— Жюстен.

— А я Гюстав Кремье. Дядюшка Гюстав. Будем знакомы и пойдем-ка переночевать у меня… у нас. Жена — Луиза, — рассказывал он уже по дороге. — Тетушкой называть нельзя. Желает, чтобы называли мадам. Дядюшка Гюстав и мадам Луиза. Два одиноких старика. Ты сирота, и мы сироты. Был сын. Поздний ребенок. Единственный сын. Убили на фронте. Где могила, не знаем. Когда пришла та весть о сыне, Луиза… о! Что было с ней! Когда пришла та весть, она повредилась в уме.

Старик остановился, гневно стукнул палкой о тротуар.

— Зачем война? Тебе нужна война? Или мне? Или нашему убитому сыну? О боже, боже, — простонал старик. Прикрыл ладонью глаза. Постоял. — Ну, пошли. Стало быть, Лонжюмо твоя родина? Хорошее место?

— Очень, очень! — с жаром воскликнул Жюстен. — Близко речка Иветта, неширокая, а рыбы полно. Вдоль деревни луга, луга. Справа, слева и дальше луга. Вы любите полевые цветы? А ловить рыбу?

— Когда-то любил. Вот и наш дом.

Трехэтажный, украшенный лишь железными решетками узких балкончиков, дом по сравнению с богатыми зданиями центральных улиц был строго скромен и прост.

Дядюшка Гюстав отпер ключом дверь подъезда. Другим ключом — квартиру на втором этаже. Небольшая прихожая, с длинным зеркалом, подзеркальным столиком темного дерева и под цвет ему вешалкой показалась Жюстену чуть ли не приемной для гостей. «О-о! Шикарно у них», — отметил он про себя. Дядюшка Гюстав понял.

— Пятнадцать лет собирали деньги купить эту квартиру, а пожить сыну недолго пришлось. Сюда, налево.

Отворил дверь налево, и Жюстену представилось невиданное зрелище. Все четыре стены увешаны часами различных фасонов и размеров. Были тут старинные в солидных футлярах, откуда по ходу времени доносится задумчивое кукование кукушек. Красовалось на полочках несколько настольных парадных с узорчатой резьбой по бронзе. Висели на стенах простенькие ходики, их ярко-желтые, как начищенная медь, маятники усердно раскачивались взад-вперед! И много по стенам же, прикрепленных на гвоздики, мужских, величиной едва не с блюдце, с серебряными массивными цепочками. Все это тикало, стучало, бежало, казалось живым.

— Мое ремесло, — ответил часовщик удивленному взгляду Жюстена. — Начал работу едва не полвека назад на часовой фабрике подручным мальчиком, закончил мастером. Уволили, занялся этим делом. Чиню людям часы. Иной принесет, а уплатить за работу нечем, вот и висят, ждут хозяина. Иных не дождутся. Война. А это… — голос часовщика зазвучал сипло, грозя сорваться, — это книжный шкаф сына. Сын преподавал в начальных классах коллежа.

Жюстен восхищенно разглядывал корешки книг в книжном шкафу, не смея дотронуться. И, о чудо! Бывают же чудеса на свете! Как иногда обрушиваются на человека напасти, одна настигая другую, так нежданно судьба дарит милости. Встреча с часовщиком и эти книги. Жюстен обомлел, увидя на полке «Отверженных» Гюго. Нахлынули, понесли, закружили воспоминания. Счастливое лето! Внезапно возникшая в Лонжюмо загадочная русская школа учителей, манящая необычностью, будила фантазию. Андрэ, Стрекоза. Они познакомили Жюстена с Гаврошем. Жажда чтения после того овладела Жюстеном. Попробуйте в Лонжюмо раздобыть книгу, если это не Библия. Жюстен подъезжал к аптекарю, кюре, даже месье мэру. Даже в замок удалось пробраться, вымолить у гувернантки втайне от господ кое-что на самое малое время.