Читаем На грани полностью

Всегда найдутся какие-то умники, которые не хотят жить по законам улицы и считают себя круче всех.

Часто наезжали на бизнесмена, вымогая у него деньги или долю в бизнесе за то, что никогда не будут его беспокоить. Но, как правило, бизнесмены тогда уже с кем-то работали.

В общем, я и раньше поддерживал связь с улицей, с людьми, которые никакого отношения к боксу, к спорту не имели, которые только улицей и жили. Однако теперь этот вынужденный простой из-за травмы заставил меня чаще с ними общаться. Время было такое, что честной работой, например, на заводе, было невозможно хорошо заработать, чтобы ездить на хорошей машине, жить в хорошей квартире. Как боксер, я получал зарплату, которой едва хватало на пропитание. С натяжкой хватало. Я был членом сборной России, лучшим в своем регионе, на Урале, всегда был призером чемпионата России, только раз третьим был – в Якутске, но при этом я не мог купить себе самый простой автомобиль российского производства. И даже в кредит.

Лирическое отступление: автомобили, автомобили…

Я всегда очень любил машины. Наверное, можно сказать, что они были частью моей жизни, даже когда у меня самого никакой машины еще не было.

Первая моя машина была «ВАЗ-21013», ее мне подарил мой родной отец в мои девятнадцать лет. Первая машина – это как первая девушка. Все внимание только ей. На ней я любил просто кататься. Кататься днем и ночью.

В то время в весе Гены Ковалева выступал еще Максим Халиков. Гена стал чемпионом России и ездил на все турниры и соревнования, а в Максима в силу его образа жизни не особо верили. Считали ненадежным. Говорили, что он мог в любой момент получить травму, что он не слишком серьезно относился к делу. Но он ездил всюду на правах запасного, получая при этом хорошую зарплату от магнитогорского клуба «Кредо». Вот мы с ним всю область и объездили. На различные горнолыжки в наших краях катались и еще много куда.

Я в эту «копейку» всю душу вкладывал. Мерседесовские сиденья в ней установил, диски красивые. В общем, ухаживал за ней, словно за любимой девушкой. В нашем кругу это была легендарная машина. Отец капитальный ремонт ей сделал, и она была в отличном состоянии. Разгонял ее до 150 километров в час. Гаишники меня как-то раз остановили на трассе, спрашивают: «Куда же ты так свою старушку разогнал?»

А начиналось все не так чтобы очень хорошо. Через полтора месяца после того, как отец мне ее подарил, я на ней в аварию попал – меня трамвай протаранил. Я устроился работать водителем в одну фирму, которая распространяла по области всякого рода товары, а я возил курьеров. Чем больше курьер продавал, тем выше становился его статус в фирме. Ну а мне чем больше километров я наматывал, тем большие бонусы давали. Затягивали тоже работать курьером в эту секту, но я отказался, аргументируя это тем, что не променяю руль на беготню такого рода.

В один день я наездил километров 200. А в фирме было правило: кто больше 100 км в день проезжал – тому денежный бонус. Как только я доставил курьера на фирму, я поехал к своей девочке, своей по-настоящему первой любви, а о пробеге сообщить забыл. Уж слишком соскучился по ней, и хотелось скорее ее увидеть. Когда я уже вспомнил про то, что не сообщил, сколько накатал за день, то был уже в 10 минутах от места работы. И тут я замешкался, вернуться или нет. Бонус терять не хотелось. Бороться тогда за каждую копейку приходилось. Бокс тогда денег еще не давал.

Ехал я по улице Труда из центра в сторону ЧТЗ, около гостиницы «Малахит». И тут я решил вернуться. Начал разворачиваться, и при развороте налево меня в левый бок протаранил трамвай. Мне очень тогда повезло, что эта палка, которая у него впереди торчит, «колбаса», проткнула мне не дверь, а переднее крыло.

Я вышел через правую дверь, потому что обе двери с водительской стороны оказались в салоне машины. Женщина-водитель трамвая тоже выходит, говорит: «Ты чего, не слышал: я тебе звенела, звенела!» Я ей: «Да если бы звенела, то я наверняка бы услышал? Я ничего не слышал». Парень ко мне подошел, сунул мне сигарету, говорит: «На, покури, успокойся». Ну, я стою, курю, успокаиваюсь понемногу, правила вспоминаю и права водительские, на которые сдал месяцев за девять до этого. Получается, она права. Да и вообще «трамвай всегда прав». Она меня спрашивает: «ГАИ будем вызывать?» Я отвечаю: «Не надо. И так все ясно. Я тут не прав».

Трамвай уехал. У меня две двери в салоне, но машина едет. Доехал я на ней до девчонки своей. Позже приехал к бате. Рассказал, что да как. Он немного поругал меня сначала, но уже через пару минут успокоился, сказал: «Ладно, сынок, не переживай». А мне тогда на сборы надо было ехать, и отец говорит: «Приедешь – все нормально будет! Сделаем ее!»

И действительно, приехал – машина как новая. Но трамваев, когда за рулем, я с тех пор не то что боюсь, но как-то опасаюсь. Все мне кажется, что они в меня целятся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное