На грани

Джек вернул Алексу телефон. Он знал, что в трейлеры всегда помещают самые сильные кадры, но все равно был поражен игрой Кэтрин. Она очень изменилась. Стала более сильной, более чувственной и… это была не его Разноглазая, а совсем другая Кэтрин Кингсли. А ему–то она говорила, что утратила актерский талант. Нет, такие вещи не исчезают бесследно.

– Ничего не получится, Ал. С Кэтрин Кингсли я разорвал все контакты.

– А жаль, – вздохнул Алекс. – Я так и не познакомился с ней поближе.

– Держись от нее подальше.

Увидев, как удивленно взметнулись вверх брови друга, Джек пояснил:

– Это дружеский совет. Она очень изменилась.

Алекс сделал глоток холодного пива и проницательно заметил:

– Что–то случилось в Харлеме, что ты такой грустный ходишь. И в этом виновата Кингсли. Я прав?

Джек взвесил все «за» и «против», но так и не смог решить, стоит ли топить в мутном болоте этой истории лучшего друга. Но Алекс ждал, и Джоунс все ему рассказал, от начала и до конца.

Ему не было грустно или стыдно. Его не душили боль и обида, наоборот, рассказывая обо всем Алексу, он чувствовал, как внутри что–то отпускает и расслабляется. И от этого становилось легче.

Директриса Мюррей махнула рукой, приказывая ему войти в класс. Джек сделал несколько нерешительных шажков.

– Ну, давай же, мальчик, быстрее, – нетерпеливо воскликнула директриса.

Маленький Джоунс вошел в кабинет. Яркий, уютный и очень солнечный. На стенах были развешены детские рисунки и какие–то схемы с таблицами, которых он пока не понимал. Парты были выкрашены в светло–желтый цвет, и за ними сидели дети. Детей было много, человек 25, и все внимательно смотрели на него.

– Поздоровайтесь с вашим новым одноклассником. Это Джек Джоунс.

Рука Джека нерешительно дернулась вверх в желании помахать классу, но его остановили лица. Детские лица, устремленные на него. Джоунс понимал, что плохо одет: что его джинсы порваны и заштопаны в нескольких местах, кроссовки давно просят каши, рукава футболки подвернуты, так как она ему велика, а волосы давно не стрижены. И дети это видели. Джек всем телом ощутил каждый недостаток своего внешнего вида, и от этого его бросило в незримую для других дрожь. Не было ни одного дружественного лица. Кто–то откровенно смеялся над ним, кто–то презрительно кривил губы, а другие показывали пальцем. Если бы маленький Джоунс был волчонком, у него шерсть на загривке встала бы дыбом. Но он был маленьким мальчиком, и от волка – у него был только взгляд.

– Садись, Джек. Выбери себе место.

Почти все сидели по двое, а те, кто остался один, постарались всем своим видом показать, что Джек не должен садиться рядом.