На грани анархии

Джулиан подумал о ключе, все еще привязанном к кирпичу где-то в этой же реке. Вспомнил о своем ненавистном брате, который теперь тоже мертв. Он думал о Ноа, лучшем друге, который его предал.

Его разум помутился вокруг одного яркого осколка, последней вещи.

И он ответил:

— М-моя мать. Розамонд Синклер.

Джулиан отпустил руки. Холодная темная вода потянула его вниз, вниз, вниз в свои тенистые глубины. Вниз и вдаль.

Глава 51

Розамонд Синклер

День тридцать пятый

Сыновья Розамонд Синклер были мертвы.

Оба. Сначала Гэвин, злонамеренно убит. И теперь Джулиан, провалился под лед.

Его смерть не случайность. Она точно это знала. Один из все еще преданных ей полицейских заметил Аттикуса Бишопа у реки вместе с ним.

Джулиана убили так же точно, как и Гэвина.

Сокрушительное горе пронзило ее. Горе, потеря и ужасная черная ярость. Она дрожала от гнева. Тряслась от него. Все ее тело лихорадочно билось от ярости, от ненависти, от неутомимого желания уничтожить все, до чего она могла дотянуться.

С рыком негодования она крутанулась и схватила старинную фарфоровую тарелку из стопки, стоявшей на стойке в ожидании, когда ее уберут.

Розамонд бросила ее изо всех сил. Тарелка ударилась о стену на противоположной стороне кухни и разбилась на несколько частей. Она схватила следующую тарелку и запустила ее тоже.

Фарфор разбился вдребезги. Грохот отдавался у нее в ушах.

Она разбила все тарелки, миски и блюдца, которые у нее были, пока сотни керамических осколков не заблестели на деревянном полу. Ее ухоженные руки сжались в трясущиеся кулаки, все тело дрожало от черной ярости.

— Ты закончила? — спросил Маттиас Саттер.

Она почти забыла о нем.

Розамонд повернулась к нему лицом, ее грудь вздымалась, лицо и шея пылали жаром. Адреналин покинул ее тело.

На нее надвигалась тьма. Огромная воющая пустота.

Ее тщательно выверенный контроль дал трещину, в фасаде, над которым она так старательно работала, появились изломы. Все, что она могла видеть, стало красным. Горе и ярость смешались в токсичное, радиоактивное месиво, разъедающее ее внутренности. Она сходила с ума.

Маттиас тихо сидел на другой стороне острова, спина прямая, в одной руке бокал вина каберне совиньон.

— Что ты собираешься делать?

— Я хочу сжечь весь этот город дотла, — прошипела Розамонд.

Маттиас нахмурил брови.

— Возможно, это немного... преждевременно.

— Я отдала этим людям все! Все, что у меня есть! И все равно они предали меня.

Она посвятила свою жизнь Фолл-Крик. Весь стресс, бессонные ночи, политика и игры — она взяла все это на себя. Ей за это не платили. Черт, кто знал, заплатят ли ей когда-нибудь вообще.

Тем не менее, она охотно взяла на себя это бремя. Она пошла на необходимые жертвы, чтобы защитить город.

Благодаря ей Фолл-Крик избежал бедствий. Благодаря ей этот город остался цел и невредим.

У каждого жителя была еда на столе, чтобы удовлетворить их потребности, и дрова, чтобы согреть их детей — у каждого послушного жителя, во всяком случае. Она знала, что им нужно, даже раньше, чем они сами. Она знала, что нужно, и у нее хватило мужества и стойкости сделать так, чтобы это произошло.

Какой еще город или поселок может сказать такое? Конечно, ни один в Мичигане. Возможно, ни один во всей стране.

Она добилась этого. Никто другой.

Чем город отплатил ей за ее неизменную щедрость? Неблагодарностью, нытьем и неуважением. Предательством и изменой. Смертью ее сыновей

Она и подумать не могла, что потеряет своего драгоценного Гэвина. Или Джулиана. Ее сыновья были для нее всем.

Что она имела без них?

Только город. Только «Винтер Хейвен». Только ее наследие.

Ярость пронзила ее насквозь, рассекая горе, как нож. Праведное негодование.

— У меня отняли сыновей. Их убили... несогласные. Террористы. Я не успокоюсь, пока мы их не уничтожим. Пока мы не уничтожим эту угрозу для Фолл-Крик раз и навсегда!

Маттиас кивнул.

— Не позволяй эмоциям завладеть тобой. Они только помешают тебе видеть ясно, чтобы выполнить работу.

Он прав. Она сделала глубокий, успокаивающий вдох. Взяла свои эмоции под контроль.

Она — Розамонд Синклер. Она не сгибалась под давлением, каким бы огромным оно ни оказывалось, какими бы грозными ни были враги, выступившие против нее.

Она не сломлена. Она никогда не сломается.

Она сохранит силу и мощь, которые так тщательно накапливала. Ее нельзя победить.

Розамонд стряхнула керамический осколок с угольной юбки-карандаш. Расправила плечи и заправила светлые волосы за уши. Она не произнесла ни слова, пока не восстановила контроль над собой и не похоронила свое горе где-то в глубине души.

— Ты прав, Маттиас, — ровно выговорила она. — Спасибо за напоминание.

— Что ты хочешь сделать?

— Я хочу, чтобы они умерли. — Она перечислила их, загибая наманикюренные пальцы. — Лиам Коулман. Аттикус Бишоп. И все остальные, кто им помогал и пособничал. Все, кто имеет к ним отношение — они сдохнут.

— На этот раз нам нужно действовать осторожнее. Они хорошо обученные солдаты. Я не хочу терять больше людей без необходимости.

— Только не затягивай. Я не усну, пока мои сыновья не будут отомщены.