На грани безумия (ЛП)

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь писал об этом гребаную книгу, ясно?

— Хорошо, — ответил Марк, сузив глаза. — Что тебя заставило сказать это?

Немного напрягшись, я попытался удержаться и не сжать руки в кулаки. Всякий раз, когда я вспоминал о Хартфорде и его идеях, то испытывал непреодолимое желание во что-нибудь врезать кулаком.

— Хартфорд хотел написать книгу.

— Оу, — Марк подался вперед со своего места. — Боюсь, из меня выйдет неважный писатель, я действительно просто хочу знать, как ты сейчас себя чувствуешь, так что давай продолжим сеанс. Раз уж ты заплатил за него.

С трудом сдержавшись, чтобы не закатить глаза, я сел в кресло и посмотрел на него.

— Что ты хочешь знать? — спросил я.

— На самом деле я знаю только ту часть информации, что есть в открытом доступе, — ответил Марк. — Все, что ты захочешь мне рассказать из того, что до сих пор не засекречено, будет хорошим началом. Если ты предпочтешь поговорить об известных вещах, это тоже нормально. Все зависит от тебя.

Насколько я знал, было еще много чего, на чем до сих пор стоял гриф секретности. И, конечно, не похоже, чтобы кто-то появлялся здесь, чтобы проинструктировать меня о любых изменениях. Как бы там ни было, лучше всего выбрать факты, которые могли быть обнаружены любым, кто решит хоть немного покопаться.

— Ты видел видеозапись? — спросил я. Непроизвольная холодная дрожь прошибла спину, и мой желудок скрутило.

— Да, — признался он. — Я пересмотрел ее снова, когда узнал, что ты был направлен ко мне, но до этого я видел ее в новостях.

— Там был парень, журналист, — начал говорить я. В моей голове, в центре моего черепа, стали разрываться крошечные маленькие снаряды. Руки сжались сами собой, мой разум боролся за то, чтобы только произносить слова и вообще не видеть фотографии. — Помнишь его? Когда они поставили нас на колени перед камерой – сразу после того, как сняли с головы мешки – он был слева от меня.

— Я знаю, о ком ты говоришь.

— Он продолжал повторять, что у него есть жена и дети, — вспоминал я. — Он продолжал умолять их и рассказывать о своих двух маленьких девочках.

Я помедлил. Большая часть этого была на пленке – той, которую проигрывали снова и снова. На YouTube  имелось, наверное, не меньше пятисот копий. Большая часть, но не все. И была еще целая куча, которая так никогда и не вышла из-под контроля правительства.

— Перед тем, как нас стали снимать на камеру, когда парень говорил о своих детях, там был один из них – из повстанцев, он сказал, что кто-то должен умереть, и я сказал им просто пристрелить меня, а не парня-журналиста, потому что у меня нет семьи. Но это не имело особого смысла. Так или иначе, его застрелили.

Боль в легких заставила меня на секунду прекратить говорить. Все это грозило перейти в удушье или что-то в этом роде, и для того, чтобы удержаться и не начать задыхаться, пришлось сконцентрировать все свои силы. Пытаясь унять дрожь в пальцах, я сжал ими колени, но, по крайней мере, мой голос оставался твердым.

— Иногда я думаю, что он легко отделался, — сказал я. — Из-за этих мыслей мне, подчас, бывает трудно заснуть.

— Сейчас ты думаешь по-другому, — отметил Марк. — По крайней мере, по сравнению с тем, что ты говорил, когда был здесь раньше. В заметках доктора Хартфорда об этом видео ничего нет.

— Может быть, это все еще засекречено, и никто не напомнил мне об этом, — пожал я плечами. — Если увидишь кого-нибудь из военной полиции, подъезжающих к зданию, дай мне шанс сбежать, хорошо?

Я засмеялся, но он не улыбнулся в ответ, да и я тоже не услышал юмора в своем голосе.

— Это было в новостях.

— Когда началась вся эта шумиха, я все еще находился в Саудовской Аравии, — пояснил я, — затем в Германии, а потом в больнице в Вирджинии. Я пару месяцев вообще ничего не знал – пока они не меня не выписали. В любом случае, к тому времени прошел уже год. Когда я вернулся, не похоже, чтобы папарацци за мной следили. Вместо этого у меня была эта долбаная военная полиция. Весь этот медийный цирк никак не повлиял на меня.

— Думаешь, такое просто проходит спустя год? — спросил Марк.

— Нет, — ответил я, — но все равно это было не самое худшее.

— А что было? — тихо произнес он, но я покачал головой. Должно быть, он понял, что ничего у него не получается, поэтому сменил тактику.

— Ты видел сны о том времени? — поинтересовался он. — Тебе снилось то, что было на видео?

— Нет, — сказал я, — только яма.

— Когда мы впервые встретились, ты был сосредоточен на тех, кто был захвачен вместе с тобой. Тогда твои мысли вращались вокруг чувства вины – что ты должен был сделать что-то, чтобы спасти их.

— Да, — я прочистил горло, и у меня начало понемногу стучать в висках из-за попыток подавить воспоминания. — Сейчас я так не думаю. На этот раз ничего подобного.

—Ты все еще винишь себя, — подметил он.

— Я облажался.

— Вы попали в засаду.

— Я был тем, на кого была возложена единственная задача – не позволить этому случиться, — сказал я. — Я был их офицером. Я был главным. Я облажался, и они умерли.

— Ты думаешь, что ты всесильный?

— Да.