– Ксюша, ты должна поесть ради малыша, – снова и снова уговаривает мама, заглядывая в комнату второй раз за вечер. Заходит внутрь и включает свет, недовольно цокая языком. – Ты опять спишь? Еще только семь вечера.
– Мам, я устала, – тихо говорю, проталкивая буквы сквозь зубы, еле слышно шелестя, как листья на ветру.
– Девочка, мне совсем не нравится твое состояние. Беременность не болезнь, – сетует мама, подходя и садясь на постель. Прикладывает руку ко лбу, качая головой. – Лоб потный. Давай температуру померяем. И вообще, давай вызовем врача.
– И что скажем? Что я беременна и в стрессе?
– Не язви, Ксюня, я что должна делать, если ты, вся бледная и больная, в постели лежишь целыми днями? Проект-то успеваешь делать?
– Успеваю, Лера хорошо справляется. Я даже не ожидала, мам. Спасибо, что нашла ее, – улыбаюсь впервые за день искренне, вспоминая яркую, как солнечные лучи, улыбку помощницы-зажигалочки. Если бы не она, я бы точно не справилась.
– Давай-давай, Ксюнь, пойдем поедим. Там папа что-то сварганил.
– Папа? – удивленно приподнимаю бровь. – Он тоже приехал?
– Да, а ты что, забыла? Ты рассеянная стала совсем, мне это не нравится, – поджимает губы, заставляя меня подняться. Закутываюсь в халат и чувствую, как по телу прокатывается озноб. Совсем развалиной стала, еле двигаюсь, как старая бабка. Мама права. Надо как-то взбодриться.
– Мам, – все, что могу ей сказать, потому что не думаю, что должна оправдываться. Переживаю так, как могу, справляюсь с болью так, как выходит, и не должна следовать примеру мамы, которая «заедала» боль от расставания с одним мужчиной поиском другого.
– Просто тебе нужны будут силы, чтобы растить больного ребенка, – продолжает она давить, словно вонзая иголку в самое сердце. Самая тяжелая тема, которую я пытаюсь обойти стороной, хоть это и малодушно с моей стороны.
– Он не больной, мы еще не знаем, – тихо лепечу, вспоминая жуткие термины в медицинской карте.
– Три врача не могут ошибаться, и я не хочу подталкивать к решению, но…
– Но подталкиваешь, мам, скажи уже прямо! – вспыхиваю, отшатываясь от нее.
Да, мы обратились еще к третьему врачу, который сказал нам то же, что и другие. Даже сообщил новости похуже, потому что, оказывается, такие патологии у ребенка вряд ли мог вызвать этот синдром Глеба.
– Не надо смотреть на меня как монстра и делать вид, что ты не думала о подобном исходе! – говорит мама. – Зачем тебе больное наследие Глеба?
– Глеб не виноват, ты же знаешь. У ребенка аномалии развития, а этот Картагенер не определяется на таком сро… – спотыкаюсь на слове, едва держа себя в руках, а живот охватывает опоясывающая боль, стрелой устремляясь в самый низ.
– Что такое?! – переполошившись, мама сажает меня на кровать. – Болит живот?
– Немного… Наверное, резко встала… – морщусь, прижимая руку к животу. – Бывает, это ерунда.
– Мы справимся, Ксюня, – твердо говорит мама, ловя мой взгляд. – Если тебе так важно оставить малыша, мы тебя не бросим. Справимся со всем, что может быть, даже не волнуйся. А Глеб… – Ее сотрясает злоба, когда она говорит о моем муже, даже лицо белеет. – Поделом ему!
– Ты о чем? – непонимающе вскидываю взгляд.
– Ты же говорила, что его знатно избили на парковке. Карма его настигла.
– Да вроде не говорила, – хмурюсь, напрягая память.
– Да точно говорила, откуда же я тогда знаю? Хотя, может, и он мне по телефону сам говорил. Точно, еще жаловался, что ребра болят и голова. Что он себе думал? Что я его пожалею?
Все еще сомневаясь, что я рассказывала маме эту информацию, отбрасываю эти мысли подальше и пытаюсь встать, но боль снова пронзает тело.
– Мама, я завтра, пожалуй, схожу к врачу, а сегодня лучше полежу, хорошо?
– Ну ладно, – видя мое состояние, соглашается мама, уходя и потом возвращаясь с подносом, с которого я съедаю от силы две ложки супа и кусок хлеба. Аппетита нет. Мне нездоровится. На душе камень и море сомнений.
Я действительно рожу больного ребенка? А вдруг повезет? Вдруг врачи ошибаются? Сколько таких историй. Историй со счастливым концом. Неужели я недостойна такой же? Не заслуживаю чуда, после того как так хотела этого малыша? Он же уже живой, он дышит, ждет встречи со своей мамой и непонятно, от какого именно недуга он может страдать.
А вдруг с ним все в порядке? Но главное то, что я просто не смогу его убить, не смогу дать согласие на эту процедуру. Я чувствую, что в ответе за своего ребенка и должна бороться за него. Ради него. Вопреки нежеланию Глеба дать этому набору клеток родиться на свет. Мы справимся, я не одна, вся семья меня поддержит, и это будет самый славный малыш на свете, которого я буду любить за двоих. Ведь папе он не нужен.
Когда мама прощается и уезжает вместе с отцом, я со слабой улыбкой погружаюсь в сон, а просыпаюсь от тяжести в животе. Сильная боль простреливает низ живота, и, когда я отбрасываю одеяло и включаю ночник, с ужасом вижу, как подо мной на постели расползлось красное липкое пятно. Ярко-алое. Страшное. Мой страх визуально увеличивает его размеры. Кажется, что там целая лужа крови. Грозное предзнаменование конца.