На грани срыва

Шок за шоком, потрясение за потрясением выбивают из моих легких остатки кислорода.

Дети? У него есть дети? Наличие его фамилии возле имен тому очевидное подтверждение.

Судорожно хватаю ртом воздух, цепляюсь за остатки здравомыслия и осматриваюсь вокруг - нет ничего, что как-нибудь выдавало присутствие в его доме маленьких детей. Ни изрисованных обоев, ни игрушек, ни вещей или мебели. Разве что…

Как ни странно, единственная комната, где я не была ни разу за все время пребывания в Роминой квартире - это та, где он спал. Спотыкаясь о собственные ноги и сдерживая непослушные слезы, я иду ко второй спальне. Готовлюсь вскрыть этот ящик Пандоры.

Распахиваю дверь и взгляд, в первую очередь, цепляется за расстеленную на пустом полу постель, уже кажется что тут ничего нет, но после я замираю. Боюсь вздохнуть, глядя на сброшенные в углу игрушки, замурованные в прозрачные целлофановые пакеты. Куклы будто смотрят на меня своими остекленевшими глазами и внутри меня все сжимается в комок. Комок нервов и боли, которая не может найти выхода.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

55

Ноги превращаются в вату и все перед глазами плывет, растворяется в белесой дымке слез. Хватаюсь за дверь и упираюсь спиной в дверной косяк, пытаюсь совладать с нарастающей панической атакой, уцепиться за ниточку надежды и отогнать страх.

Это ведь не то, о чем я думаю?

Кое-как возвращаюсь в комнату и сгребаю с пола брошенную папку. Захлебываюсь неконтролируемыми судорожными вздохами и перебираю листы, выискивая нужный.

«Васильев отказался приостановить операцию, что привело к фатальной трагедии - обеих девочек нашли без признаков жизни в старом ангаре на окраине города.

Васильева Алена Игоревна получила информацию о гибели детей, после чего ею было совершено самоубийство.

После произошедших событий Васильев Р. С. быстро восстановил эмоционально-психологическое состояние и был приглашен в коммерческую организацию для личной охраны и сыскной деятельности.»

Сглатываю подступающие к горлу рыдания и изо всех сил закусываю губу, до тех пор пока не чувствую во рту соленый привкус крови. Лишь бы не сорваться, лишь бы остаться на грани.

Как же невообразимо больно. Обманутой настолько я еще себя не чувствовала. Да, выходит, что Роман для меня во всем оказался первооткрывателем.

Переворачиваю очередной листок с личной характеристикой, на которой находится подпись Романа. Перед глазами все продолжает плыть и я лишь вылавливаю из копии рукописного текста короткие предложения.

«...в отношениях не состою и не планирую. Семьи и детей нет. Работа для меня первостепенна. В любой спорной ситуации я выберу выполнение боевой задачи личным привязанностям...»

Вот о чем мне говорила Алекс. Вот о чем она предупреждала. Работа - первостепенна. Он выбрал выполнение захвата вместо жизни собственных детей и спустил всех собак на начальника.

Не хочу верить, но иначе зачем ему молчать об этом? Он скрывал собственную вину, прятал ее от меня.

Больно почти физически. В груди все горит и воздуха не хватает. Обида, отчаяние, страх и ужас - все это уже давно смешалось во взрывоопасную смесь и сейчас фитиль вспыхнул. Во мне гремит невидимый взрыв, сжигая мою душу, раня и без того больное сердце.

Теряюсь в пространстве и времени, плачу так, как никогда, выплескиваю эмоции и отплевываюсь громкими рыданиями от оставшегося внутри пепла собственной души.

В детстве баловались с братом и поджигали сухие одуванчики. Помню до сих пор, как белая «шапочка» вспыхивала и сгорала за считанные секунды, не оставляя после себя ничего, лишь белую пыль. Вот и все, цветка больше нет.

Примерно так же я ощущаю себя, когда возвращаюсь к реальности. Вытираю с лица слезы краем футболки и собираю разбросанные листы. Чувствую себя опустошенной, все кажется таким… неважным. Нахожусь в некоем эмоциональном вакууме, где безразличие окутывает меня защитным скафандром.

Бросаю папку на стол, беру инструмент, собираясь приступить к занятиям, но замираю. Смотрю на чернильные точки нот, сжимаю в руках гриф своей глиги и тонкую колодку смычка, как вдруг понимаю - все же зря. Все бесполезно и сейчас я вижу это отчетливо, когда в душе нет надежды.

Перевожу взгляд на скрипку и не испытываю былого трепета в ее отношении. Я считала ее частью себя, ассоциировала ее звучание со своей душой, а сейчас для меня это просто покрытая лаком деревяшка со струнами.

Потому что нет души. Сгорела в костре моей боли. Тогда зачем мне это напоминание?

Упираю смычок в пол и медленно давлю, наступаю ногой на его край, пока до моего слуха не доносится треск ломающейся прути. Перехватываю скрипку за гриф на манер бейсбольной биты и со всего размаха бью о край стола. Колочу до тех пор, пока в моих руках не остается ничего, кроме груды сломанного дерева, висящего на спутанных металлических струнах.

Мое дыхание ровное и спокойное, абсолютно ничего не чувствую, глядя на валяющиеся по комнате щепки.

Что делать дальше и как жить со всеми этими знаниями?

Раздается хлопок двери и уверенный голос Ромы из прихожей: