Пожалуй, мне стоило разозлиться на неё за это. Моя простая, пусть и опасная, жизнь была перевернута с ног на голову, когда она вошла в неё так, как она это сделала. Нет, это было несправедливо, это не из-за неё, а из-за того, как я к ней относился. С одной стороны, она заставила меня чувствовать себя сильнее, чем когда-либо в моей жизни. С другой стороны, я понимал, что она была опасной слабостью.
Остальные тоже это понимали.
Я не мог оставить её одну. Что бы ни случилось, я должен был держать её около себя как для того, чтобы она была в безопасности, так и по более эгоистичным причинам. Пока она находилась рядом, я мог спать спокойно. Если бы я мог хорошо высыпаться, то шансы, что я сохраню нам обоим жизнь, были бы наилучшими.
Но это только в том случае, если она вообще останется со мной после завтрака.
Был весьма реальный шанс, что она согласится на моё предложение доставить её в аэропорт и покинет город. Это был не самый безопасный для неё вариант, и я совсем не хотел этого, но она могла не оставить мне разумного выбора.
В моей голове промелькнуло несколько безрассудных решений – в том числе держать её запертой в подвале до конца жизни, просто чтобы я мог спокойно спать и быть рядом. Ни одно из них не было выполнимым, а некоторые даже не были приемлемы, но это не помешало им устроить небольшой кавардак в моей голове.
Я знал, что должен рассказать правду и жить с тем, что она решит, но мне это не нравилось. Держать её в неведении и поближе ко мне, звучало гораздо лучше. Может, если бы я нашёл себе безмозглую биксу, это бы сработало – но только не с Лиа. Она была слишком умной.
Лиа пошевелилась и, в конце концов, проснулась. Я позволил ей принять душ, пока бегал за кофе и сэндвичами в ближайшую закусочную. Когда я вернулся, она была уже одета и сидела на кровати, расчесывая мокрые волосы.
— Охуенная красавица, — пробормотал я.
Глаза Лиа встретились со мной, и она слабо улыбнулась. Я мог видеть напряжение в спине и плечах, когда она сидела и ждала, что я начну раскрывать ей все свои секреты. Я обдумывал, не попытаться ли мне уговорить её перед этим покувыркаться в постели, но знал, что лучше, чем прошлой ночью, не будет. Вместо этого я передал ей рогалик с яйцом и сыром, и мы стали молча есть. Когда последние крошки были сметены со стола, я понял, что моё время закончилось.
— Что ты хочешь узнать сначала, — спросил я её, — что со мной случилось, когда я был военнопленным, или что, на хрен, происходит сейчас?
— Не знаю, — сказала она. — То, что случилось с тобой тогда, привело к сегодняшнему состоянию?
Я пожал плечами.
— В общем и целом, — ответил я. — То есть, это именно то, что привело ко всему потом, так что да, полагаю, что так.
— Тогда давай начнём в хронологическом порядке, — решила она.
Я понял, что с тех пор, как вышел из тюрьмы, в моей голове возникала только одна мысль, которая имела значение, – Лиа. И это была мысль, с которой я продолжал бороться. Глубоко в душе мне было ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет. Было опасно, даже если её просто увидят со мной, и предоставление ей всей информации, которую я собирался ей дать, только усугубило бы дело. Вдобавок ко всему, она видела меня в самый худший момент моей жизни.
Она видела меня сломанным, разрушенным и закованным в наручники, чтобы я не мог причинить вред себе или кому-либо ещё. Я никогда не смогу удалить эти воспоминания из её головы и всё исправить. Она всегда будет помнить меня таким – социопатом, умоляющим её присмотреть за собакой.
Что она собирается делать, когда узнает, в чём причина?
В моей жизни не было ничего более трудного, чем это.
ГЛАВА 10
УЖАСАЮЩАЯ ПРАВДА
— Я стал морпехом в семнадцать.
— Почему в семнадцать? Этого хотели твои родители?
— Нет, я никогда не видел своих родителей, — вздохнул я и опустился на подоконник. Я провёл рукой по голове, раздосадованный тем, как сильно отрасли волосы, но и, вспоминая ощущения от пальцев Лиа в них, не мог испытывать слишком сильное отвращение. — Я сирота. Вырос в монастыре на юго-западе Огайо.
— В монастыре? Ты имеешь в виду место, где живут монахини?
— Ну да, а также довольно часто там находятся сиротские приюты, как правило, для детей, которым трудно попасть в приёмную семью или куда-нибудь ещё.
— Так ты католик?
Я хмыкнул.
— Не-а, на самом деле нет. Теперь уже нет, — рука инстинктивно поднялась к груди, и я нащупал висящие там армейские жетоны. И даже смог почувствовать выбитые буквы.
— Что случилось с твоими родителями? Сколько тебе было, когда ты там оказался?