На грани веков

Мартынь диву давался, слушая это. Болтать пустое барон вроде бы не любил, но что же в таком случае остается от того, за что все они до сих пор уважали и восхваляли шведов и их государя? А может, все-таки этот бунтовщик и едва спасшийся висельник преувеличивает и с умыслом собирает воедино все самое плохое из того, что знает? Но мужицкая вера была все же сокрушена, и все надежды в конце концов оказались только обманом. Так ради чего же три волости ходили биться, потеряли пять человек и столько же покалеченных и несчастных привели домой?! Холодкевич выслушал рассказ Брюммера с таким видом, будто все это уже давно знал и без него. Крашевский мог только подтвердить.

— И я слыхал об этом, примерно так оно и было. Война сама по себе страшное дело, люди забывают все человеческое и становятся хуже диких зверей. Если бы господа, грызясь между собой из-за власти и богатства, уничтожали друг друга, это было бы еще понятно, им есть за что бороться. А с кем и против кого воюют бедные мужики? Чтобы на место нынешних жестоких и безжалостных господ заполучить еще худших и сгибаться под еще более тяжким бременем?.. Да, худые ныне времена, а будущее еще непригляднее.

Курт был так убежден в своей правоте, что не мог стерпеть никаких возражений либо сомнений. Он даже приподнялся.

— Не сбивайте людей с толку, пан Крашевский, своим неверием и сомнениями! Вы больны, поэтому все видите в неприглядном свете. Мы, здоровые, постоянно ищем какой-нибудь опоры и даже теперь, в это смутное время, видим ее. Без просвета ведь и жить нельзя, этак я давно бы уже сгинул в сыром, кишащем крысами подвале. На севере и на востоке зреет новая сила, только слепые или умышленно закрывающие глаза не видят ее приближения, точно грозы, предотвратить которую мы совершенно бессильны. Русские выбили шведов из всех эстляндских и лифляндских городов, Митава и Бауск в их руках; уверяю вас, что скоро настанет черед Риги и всей нашей отчизны вместе с Танненгофом и Лауберном. Простое благоразумие требует, чтобы мы не выступали на борьбу с превосходящими силами, против лавины, которая все равно сотрет нас в порошок. Русский царь — азиат и варвар, но он стремится стать европейцем, и именно мы словно и созданы для того, чтобы помочь ему в этом. От немцев он перенимает все, что только можно перенять, — уже теперь у него немецкое разделение и немецкий порядок в армии, генералы и унтер-офицеры немцы, даже свой новый город он назвал на немецкий лад. И я вновь вам ручаюсь, что именно потомки ливонских рыцарей помогут ввести европейскую цивилизацию в его стране, а сами получат назад старые права и упрочат положение свое и своих потомков на веки веков. А вместе с господами обретут благоденствие и лифляндские мужики. На Руси уже и теперь идут в гору все, кто на что-нибудь способен и к чему-нибудь стремится: адмирал царского флота — бывший голландский пират, мелкие купчишки превратились в богатых армейских поставщиков и оружейников, крепостные кузнецы — в мастеров обширных заведений и свободных людей, сыновья лапотников — в войсковых офицеров, отпрыск царского конюха, проходимец, уличный торговец пирогами, жулик Александр Меншиков — ныне генерал-губернатор Шлиссельбурга и самый близкий государю человек. Понимаете, какие виды на будущее открывает перед нами всеми господство русского царя! Проклятие, многовековое несчастье наше в том, что между дворянством и крестьянами была пропасть. Немалая доля вины лежит и на самих господах, но повинны в этом и такие вот бездельники и пустые мечтатели, как вы, пан Крашевский. Перестаньте раскалывать нас и вносить вражду в то время, как от нас требуется величайшее единодушие, совместная борьба за наше общее будущее. Немедленно, говорю я, без промедления и без вечных ваших сомнений, ибо ныне наша общая судьба вновь брошена на чашу весов. И ваша, пан Холодкевич! Вы поляк, а ведь поляки — союзники русского царя. Я, конечно, не пророк и все же смело могу предсказать, что вы станете владельцем родового имения Лауберн, чего вы вполне заслуживаете. У вас есть голова на плечах и умение ладить с мужиками, только не мешкайте и не тяните, становитесь в строй сами и побуждайте на это своих людей.

Холодкевич уже не усмехался, складки возле уголков рта еще больше углубились, в глазах появился злой блеск. Он тоже поднялся и вытянул руку.