На грани веков

— Да, никому столько не пришлось вынести. То, что его покалечили, весь век разжигало в нем ненависть, как негасимые угли в горне. Хоть бы теперь исполнились слова покойного Брюммера и настала пора, когда бы он мог прожить последние годы беспечально.

Мегис откинул голову.

— Мы вместе об этом позаботимся. Мне уже работать не для кого, твой отец будет и моим отцом.

— У него золотое сердце, хоть он всегда такой угрюмый. Ты ему по душе пришелся.

— Знаю. С первого же дня я сказал себе: «Это будет и твой отец».

Родной и приемный сын молча шагали дальше. В Бриедисах ни огня, ни шороха, верно, все уже спят. Только пес залаял сонно и неохотно, да и тот сразу же смолк. Отсюда даже ночью всегда виден конек овина Атаугов, возвышающийся над хлевом и клетью. Только теперь там ничего не видать, верно, кусты за этот год очень уж буйно разрослись; что ж, это вполне понятно. И все же неведомо с чего ноги у Мартыня вдруг непривычно отяжелели, удары сердца отдавались в ушах, дыхание стало прерывистым.

А вот и обломок камня старого Марциса — прямо удивительно, что отец не сидит сейчас на нем, опершись на клюку и ожидая сына. И кузница на своем месте — пока Мартынь заворачивал на пригорок к риге, Мегис сразу же кинулся поглядеть, не выломаны ли двери и не унесено ли что-нибудь. Нет, ничего не сломано, накладка и запор в таком же виде, как будто они с Мартынем только что навешивали. Когда он пригнулся, из щели потянуло таким милым ему запахом угольной копоти, что у Мегиса потеплело на душе. Он прижался ухом в нелепой надежде услышать за дверью шипение мехов…

Но тут же он отскочил и прислушался: кажется, раздался тихий вскрик… Голос Мартыня, только очень уж необычный. На миг он растерялся, затем бросился за угол на пригорок.

Поначалу он не заметил ничего особенного: молодая поросль на месте березовой рощи старого Марциса так тесно прижалась к вершине взгорка, что очертания ее трудно различить, лишь черные сучья дуба темнели на фоне залитого угасающей зарей небосклона. Но чем выше поднимался Мегис, тем медленнее становились его шаги, шея сама собой вытянулась, глаза полезли на лоб. Овина Атаугов не было, на его месте виднелась лишь черная зубчатая груда, а шагах в пяти от нее что-то похожее на покривившийся столб. Мегис подошел еще ближе и тогда уже явственно увидел, что зубчатая груда — это полуобвалившаяся печь, вокруг которой еще валялись концы обгоревших бревен. Мегис завопил по все горло:

— Сволочи, спалили!

Покривившийся столб слегка выпрямился и отозвался хриплым, приглушенным голосом:

— Да, овин сгорел.

Кузнец тяжело опустился на конец обгоревшего бревна, — верно, ноги его больше не держали. Уткнулся головой в ладони. Мегис обежал пепелище, точно отыскивая, нет ли каких-нибудь объяснений этому невероятному событию, перескочил через обуглившиеся развалины и потрогал чисто выметенный ветром глинобитный пол, пригнулся и заглянул в печь, у которой еще держалось устье и даже яма не завалилась. Так ничего и не выяснив, он в замешательстве спустился к Мартыню.

— Кто же это мог сделать? Не было ли у тебя тут заклятого врага?

Мартынь отозвался все так же бессильно:

— Не знаю, нет, вроде не было. Правда, идти со мной на войну не хотели, но зла из-за этого не таили. И ежели бы нашелся такой негодяй, то не осмелился бы: ведь здесь остались и наши старые дружки из ополчения, Они его тут же поймали бы. Эка первый и Тенис.

— А может, и поймали, только мы еще ничего не знаем.

Но Мартыня беспокоило нечто куда более важное.

— А где же он устроился, где он мог поселиться кто о нем заботится? Об отце-то…

Тут и Мегис подумал об этом же.

— Где же еще, как не у соседей. Люди все ж таки, под открытым небом старого хворого человека не оставят.

— И мне так сдается. Пошли!

Мартынь поднялся. Шел он так, точно все эти обгоревшие бревна взвалили ему на плечи. Ах, да! А клеть! Ведь старый Марцис был такой строптивый и гордый, не верится, чтобы он стал искать кров и кусок хлеба у чужих людей. Но дверь клети была закрыта изнутри на две дубовые перекладины, их можно откинуть только способом, придуманным отцом; лишь сам старик, сын да еще покойная мать знали, как обращаться с этим запором. Кузнец умел выковывать и. железные запоры, но уверял, что такие куда надежнее. И верно, чужой человек забрался бы сюда, только высадив дверь топором. Пол под навесом прогнил и провалился, ноги даже ощущали, просохшую сквозь проломы траву — неужели он так давно ушел отсюда?

Они спустились на дорогу. Вконец занедужил старый Марцис, может быть, вскоре после ухода сына умер, а потом какой-нибудь шалопай либо пастушонок баловства ради подложил огня под дом. Летом и молния могла ударить… Разные предположения терзали Мартыня. Мегис что-то сказал, но он не слушал, — что он может ему сказать и чем утешить?! Около Бриедисов они остановились.

— Не верится, что отец пошел к ним, молодые Бриедисы были нашими ближайшими, но зато и самыми недобрыми соседями. Да только надо зайти увериться, чтобы все точно знать.