На грани веков

Стуча молотом по наковальне, он не раз слышал, как остальные перешептывались, толкуя этот сон, и еле сдерживался, чтобы не отругать за подобные бредни.

После полудня пришли Лауки, опять втроем. При виде Тениса Мартынь не удивился — совместно пережитые в походе опасности сдружили всех недругов. С Тедисом у него никогда особых столкновений не было, тот косился на Мартыня только потому, что надо же держать сторону матери и брата. Но сама Лаукиха! Это просто чудо, не виданное еще и потому, что по лицу ее никак не скажешь, что она пришла, только сдавшись на уговоры. Нет, она была искренне приветливой и даже вроде совестилась, что когда-то ненавидела начальника своего сына и его боевого соратника. И Мартынь не чувствовал ненависти к этой коварной женщине, которая причинила ему столько зла и явилась истинной виновницей смерти Майи. Пережитые им несчастья и душевные страдания вытеснялись куда-то тяжелыми раздумьями о том, что сейчас в одинаковой мере угрожает стране и всем им.

Под вечер кузнец бросил молот, выпроводил двух особенно назойливых заказчиков, торчавших тут чуть ли не с самого утра, замкнул кузницу и пошел наверх умыться. С этими насущными мелкими нуждами можно и погодить, сейчас прежде всего надо думать о том, чтобы в один злосчастный день не пришлось бежать лес, бросив переломанные колеса и неокованные сани. Холодкевич приехал из Риги и созвал ополченцев. А только они и сами уговорились собраться и посоветоваться. Ну какой толк, что он подкует еще одного коня либо сварит еще один топор, если огромная груда заказов в углу все растет. Мысли его витали где-то далеко, и молот приходилось подымать с усилием, порою он попадал совсем не туда, куда надо.

На дороге возле имения Марч уже поджидал кузнеца. Мартынь сделал вид, что всецело занят своими мыслями, и не стал пускаться в разговоры, чтобы тот вновь не принялся рассказывать про сон, привидевшийся его матери. Юноша уже по лицу понял настроение вожака и молча пошел сзади. Будто сговорившись, оба разом свернули с дороги к Вайварам — надо же поглядеть, как там живет Инта и ее Пострел.

А Инта и Пострел не тужили. В теплой уютной риге стариков Вайваров они жили припеваючи, как в собственном доме. Инта как раз поила мальчугана теплым молоком из глиняной кружки. Укачивать такого мужчину уже вроде неудобно, привык на войне спать, как и все остальные. Рядом с ложем няньки уже ожидала воина белая простынка с набитым мягкой овсяной соломой мешочком в изголовье. Когда вошли его знакомцы, он радостно вытянул навстречу маленький кулак, пухлая губа его задралась, блеснули четыре здоровенных зуба, водянисто-голубые глаза улыбнулись, он что-то буркнул — в толковании приемной матери это звучало, как «дядя». Вайвариха живо встала от прялки, углом передника обмахнула скамейку, предложив гостям сесть. Сам Вайвар, сидя у стены на табуретке, вил оборы для лаптей; волосы у него были еще белее, чем подвешенная на крюк горсть льна, но лицо веселое и румяное. Вошедшие в первое же мгновение почувствовали, что в этом прокопченном помещении всегда много смеха и тепла. Вначале они сидели рядом, предоставив вести разговор одним хозяевам, и думали, что здесь, пожалуй, получше, чем в собственном доме. Вайвар поднялся и ради гостей засветил над корытцем с водой лучину и закрыл оконце, через которое тянуло осенней прохладой. Усаживая гостей, Вайвариха ежеминутно оборачивалась к пьющему молоко у стола и непрестанно давала советы. Затем она остановилась между Интой и гостями, сложила руки на переднике и шутливо заметила:

— Вот и у нас был когда-то точь-в-точь этакий же бутуз — лет этак с тридцать тому назад, когда еще старый барон правил.

Вайвар не мог с этим согласиться.

— Да что ты путаешь, мать, и не такой вовсе. И не тридцать лет назад — верных тридцать пять будет.

— Ну ладно, ладно уж, умнее тебя и нету. С тех пор, как не стало нашей Аннужи, уж так тут было тихо, так пусто… Правда, потом Инта появилась, да ведь она такой еж, что и не дотронешься. Теперь опять дом ожил.

Вайвар привык все оспаривать, и не поймешь, всерьез или просто так, по укоренившейся привычке.

— Чего там ожил, Пострел эвон какой смирный. Как большой лежит, глаза таращит да помалкивает.

Марч пошутил.

— На войне был, калмыков побаивается.

Вайвар сидя повернулся к гостям, закрученная прядь льна осталась висеть на крюке, раскручиваясь точно веретено, потом медленнее и медленнее, пока не замерла.

— А как оно было по правде? Как ты, Мартынь, отбил его у калмыков?