На грани веков

— Да, конечно. Польские крестьяне самые бедные на свете, а господа их живут пышно и расточительно. Я сам не из святых, но таких пьяниц и игроков нигде не видывал.

— Верно, одни графы и генералы?

— Маркизы, принцы и герцоги, даже одного кардинала там видел.

— Живого кардинала — ах, это чудесно! Каков он? А он танцевал? Очень умен? Что он вам сказал?

— Мне ничего не сказал. Я там был незначительным человеком, самым незначительным из всех, меня даже не представляли ему.

— Говорят, что Август Второй большой поклонник дам и галантный кавалер.

— Да, так говорят.

— Некоторые наши помещики тайком ездят в Митаву, когда он прибывает туда к своему саксонскому войску. Чудеса рассказывают о его балах. А польки красивы? Вы, верно, влюбились в какую-нибудь замужнюю даму, какую-нибудь герцогиню?

— Почему именно в замужнюю?

— Потому что так интереснее. Любовные муки еще сильнее, когда не можешь добиться желаемого.

— Я эти муки приберег на будущее. Да у меня просто и времени не было. Так много важных дел!

Кузина выпятила нижнюю губу, прикрыв ею зубы.

— Вечно для вас дела важнее дам. Ах, эти мужчины! Ничего у них больше не осталось от любовного безумства древних рыцарей, от пылкости и верности Ланселота, chevalier de la charrette[6].

Курт вновь был вынужден усмехнуться над тем, как она щеголяет французскими выражениями. Но вдруг кузина резко опустила голову — ясно видно, что силится хоть немножко покраснеть,

— Что с вами, кузина?

— Ничего. Только мне так стыдно…

— Из-за чего же? Я не вижу никакого резона…

— Но вчера вы увидели меня в таком виде… в окне…

— Ах, это когда вы кричали той девушке?

— Что? Этой кухонной девке? Ильзе? Да пропади она пропадом! Но ведь я была еще не одета. И вы меня видели…

Курт ничего не видел. Его внезапно охватило раздражение на эту слишком назойливую кузину. Он процедил сквозь зубы:

— Порядочный человек не видит того, чего он не должен видеть.

— Мне так стыдно… Я, кажется, была почти голая.

Кузен удивленно смерил взглядом эту костлявую девицу, примерно одних лет с той же самой кухонной девкой Ильзой. Грудь ее под опущенным подбородком сплющилась, вырез корсажа сполз, бесстыдно обнажив все ее жалкие прелести, выставляемые напоказ. Курту стало просто не по себе, он не мог больше усидеть и встал.

— Пойдемте в замок. Здесь уже начинает припекать.

Шарлотта-Амалия вскочила — пожалуй, даже чуть стремительнее, чем следовало. Пожалуй, слишком быстро шла назад к замку, вокруг башни по узкому хребту тропинки, мимо позеленевшего пруда. На гладкой площадке, усыпанной гравием, перед наружными дверьми круто повернулась. Блеяли только что пригнанные домой овцы. Из конюшни доносились резкие свистящие удары, кто-то стонал, словно бы с заткнутым ртом.

Шарлотта-Амалия кивнула головой в ту сторону.

— Подручный садовника заработал пятьдесят розог. Ленив, мерзавец, а до дворовых девок падок. Идите наверх один, мне надо присмотреть, чтобы ему досталось как следует.

За обедом барон Геттлинг был так же молчалив, как и утром. До кушаний почти не дотрагивался, только часто прикладывался к кружке и, словно сравнивая, поглядывал то на дочь, то на племянника. Лицо его болезненно набрякло и стало еще краснее, в груди что-то неприятно сипело. Только Шарлотта-Амалия болтала, перескакивая с одного на другое, но больше всего выражая недовольство ленивой нерасторопной челядью, которая вконец испортилась за шведские времена. Она была в очень дурном расположении духа.

Когда мужчины остались вдвоем и слуга принялся убирать со стола, дядя сказал Курту:

— Сейчас отдохнем часок. А потом совершим небольшую прогулку. Вы с Лоттой можете ехать верхом, я же себе велел заложить повозку. Все лето не выходил, а ведь неведомо, долго ли мне еще суждено видеть солнце.

Провалявшись часа два, многое передумав о Паткуле и его деле, Курт спустился вниз. Напрасно он пришел сюда, в Атрадзен. Нечто совсем иное думал он найти здесь, во всяком случае не скрюченного, немощного дядю, который все еще разыскивает какую-то ось, тогда как все ясно и надо только немедля браться за дело. И что он ему постоянно подсовывает эту кузину? Неужели всерьез думает, что хоть один мужчина может польститься на эту костлявую грацию? И, кроме того, они же с ним в таком близком родстве… Противно!