На грани веков

До вечера пришлось столкнуться еще с несколькими подвохами. Из груды лома выволокли вдребезги разбитую телегу, на которую и времени не стоило тратить: оковка невиданная и сработана куда как плохо. Мартынь с Мегисом, выковывая и прилаживая винты, зубоскалили, даже не скрывая от кузнецов, что они смеются как над телегой, так и над работой. А те уже стояли у своих наковален и наблюдали издали — кто злобно, кто уже примирившись с чухонцами, все-таки знающими свое дело. Понятно, старшой был не в числе примирившихся, он целый день только и крутился поблизости, придираясь и то и дело покрикивая. Сосновцы его нимало не боялись, знай делали свое дело, давая понять бородачу, что отзываются они о нем на своем языке далеко не лестно. Когда Мартынь, уже в сумерках, просверлил дыры в треснувшем котле и плотно заклепал место излома, большая часть кузнецов открыто их похвалила, только подручные бородача стискивали кулаки, сам же он из себя выходил. Все привязывался, почему-де плохо погасили в горне угли, ночью ветер может подняться, — пришла чухна, чтобы весь лагерь спалить. Прямо на драку навязывался. Тут и у сосновского кузнеца взыграло ретивое; он схватил негодяя за бороду, другой рукой за фартук, подкинул, как куль соломы, и усадил на горячий чугунный треножник. Взвыв не своим голосом, бородач соскочил, только искры взмыли. Кузнецы вокруг извивались от хохота, хватаясь за животы. Схватив тяжелый молот, Мегис стал рядом со своим вожаком, ожидая, что же будет дальше. Но ничего особенного не случилось. Оба друга рыжего ворча убрались прочь, а потом и он сам унялся. Чухна выдержала испытание.

И на следующий день у Мегиса произошли стычки, но он постоял за себя — в обед один из дружков рыжебородого появился с заплывшим глазом, а второй почему-то сидел бледный, поглаживая под ложечкой, и даже есть не мог. Эстонец с котелком был у котла первым, не допустив, как вчера вечером, чтобы другие счерпали сверху жир. Дня три спустя никто их больше и не думал трогать, они уже сами умели ругаться не хуже старых кузнецов и, не задумываясь, отталкивали любого, ежели он умышленно подходил мешать им. Но это случалось все реже. Под конец полковые кузнецы совсем унялись и даже стали набиваться в друзья. Ведь у всего их товарищества свои собственные интересы, которые необходимо отстаивать, — так ведь куда лучше, ежели все заодно. Сосновцы раздобыли кусок холстины и смастерили себе такую же халабуду, как у остальных; никто уже больше не осмеливался подшучивать над ними. Уважения тут добьешься только молотом и увесистым кулаком, и они научились пускать в ход и то и другое.

К концу недели и сам рыжебородый конфузливо стал набиваться к ним в друзья. Осторожный и хитрый, как лис, он раздобыл полуштоф водки и заявился с угощением мириться. Оказалось, что и он в свое время работал на тульских оружейных заводах, так что у них с Мегисом пошли длинные беседы, которых, по предположению Мартыня, могло хватить на долгие вечера. Под конец русский добрался до своей деревни, которую не видал уже восемь лет, припомнил жену и ребят, на прощание всплакнул и даже расцеловался с эстонцем: ведь чухна против него и вовсе круглый сирота.

Можно было жить и тут. Работа костей не ломила, рыжебородый сам был изрядный лентяй, большей частью слонялся без дела, балагуря, часами просиживал у своего дружка, приятеля по Туле, — удивительно, как только у него язык не устанет! Да и все они языком работали куда больше, чем молотом. Кузнецы остерегались только немца-обермейстера из лагеря — во рту у него постоянно кривая трубка, а в руке толстая дубинка, права наказывать у него было не меньше, чем у фельдфебеля. Харч кузнецам давали намного лучше, чем пехоте и обозным; на третьей неделе у Мегиса щеки под космами бороды стали даже лосниться, выглядел он довольным и храпел так усердно, что Мартынь с вечера долго уснуть не мог. Но разве ж за этим пришли они сюда, чтобы подковывать коней и чинить телеги?! Точно так же и в Сосновом можно было звенеть молотом, работы и там вдоволь.

Однажды вечером, когда Мартынь вновь пытался втолковать Мегису, что работа военных кузнецов — это совсем не то и что надо бы попытаться стать настоящими солдатами, подъехал какой-то офицер. Выбравшись из палатки, Мартынь в сумерках сразу узнал барона. Курт фон Брюммер был в таком же хорошем настроении, как и в прошлый раз. Он с улыбкой оглядел своего кузнеца.

— Ну, как дела? Железо тут не тверже, чем в Сосновом?

Кузнец почесал за ухом.

— Железо, оно везде железо, да только ковать его можно было и в Сосновом. Ради этого нам сюда и приходить не стоило.

— Это верно, ради этого не стоило. Тут кузнецов и так больше, чем надобно. Мы пришли, чтобы взять Ригу и выгнать шведов, и сделаем это. О тебе я все время думал, но порядок на этом скотном дворе такой, что едва разыскал, куда вы девались. Я позабочусь, чтобы вас завтра же причислили к новобранцам. Некоторое время поучат, ну да ничего — что другие усвоят за два дня, вы в день одолеете.