На грани веков

Кузнец выскочил за дверь, весь вспотевший, на лестнице вытер лоб и ударил по нему кулаком. Болван! И чего он только не нагородил и не напутал, когда дело ясное, как божий день! Дома небось говорит, как пастор, а тут будто каша во рту. Несколько успокаивало его одно — ведь господин-заступник наверняка переспросил бы, ежели что показалось бы неясно или противоречиво. Может, обойдется — у него же столько книг на столе и голова, надо быть, не мякиной набита.

Два дня Мартынь проболтался по Риге и порту. Друст эти дни возвращался домой вовремя и трезвый, можно было наговориться вдоволь и выложить все свои печали. В последнюю ночь, когда свеча уже была потушена и приятели улеглись спать, Друст глубокомысленно произнес:

— Лишь бы только ты получил разрешение жениться, больше ничего не надобно, на господ ни в одном суде управы не было и не будет. Все равно тебе там не жить: уж ежели Оса взъелась, так заест. Бери Инту и мальчонку, бегите в Ригу — одно для вас спасение. И Мегиса забирайте с собой. И городу, и русским добрые мастеровые теперь нужны позарез, после мора многие кузницы на Кузнечной улице так и не открылись. А не в кузнице, так и в другом месте можно устроиться, работы теперь хватает. Мне и самому мешки таскать надоело, заработок никудышный. Пока порт открыт — еще ничего, свой грош имеешь. А вот когда Даугава замерзает и суда не заходят, тогда плохо. Дрова пили или навоз с улиц убирай, только на хлеб с селедкой и заработаешь. Я уже сговорился, жду, когда придет голландский трехмачтовик, он и зимой плавает по теплым морям, что не замерзают, — и там тебе ни шубы, ни рукавиц не надобно, в одной рубахе можешь разгуливать по палубе и одежду не дерешь. Перебирайтесь в Ригу, говорю, вот и весь сказ.

Мартынь и сам уже об этом думал, именно так он и решил. Пощады от этой чертовой немки ждать не приходится. Будет поедом есть, пока не заест. Уснуть последнюю ночь он никак не мог, завтрашний день с его страхами и надеждами кидал Мартыня то в жар, то в холод, выматывая душу, точно телега на ухабистой дороге.

Утром он уже бродил по улицам, пока не открыли городские ворота. До обеда… Поди знай, когда же это может быть? Завтрак тоже до обеда, но он так бы и сказал. Около часу Мартынь простоял перед домом адвоката, но когда лавочник напротив стал внимательно и подозрительно поглядывать на него, вошел в подъезд и стал ждать на лестнице. Как бы только не ушел один — это одна печаль, а вторая — не подняться бы слишком рано и не разгневать его. От неизвестности и сомнения лоб снова покрылся испариной; суд страшил как нечто неотвратимое и грозное. Когда, наконец, он постучал и горбатая старуха впустила его, снова пришлось ждать: рано пришел или поздно, этого ему не сказали. Прошла целая вечность, прежде чем, наконец, открылась скрипящая дверь. Даже не взглянув на него, адвокат со свитком бумаг под мышкой прошел мимо и вышел из квартиры. Кузнец поспешил следом. Барин шагал так быстро, что Мартынь в неуклюжих сапогах еле поспевал за ним, следуя на приличном расстоянии.

У здания суда по обе стороны наружных дверей, поблескивая большими алебардами, стояли стражи. И внутри двое таких же. В первой передней адвокат чуть качнул головой, видимо, это означало, чтобы мужик не шел дальше, и Мартынь остался. В проем двери видна была следующая комната с двустворчатой дверью и третьей парой стражей. Господин вошел в эти двери, пробыл там довольно долго, снова вышел и уселся на скамье под окном. Мартыню хорошо было видно его со своего места. Сидел он, слегка выставив бороду, горделиво упершись рукой в колено. Глядя на него, и кузнец воспрянул духом — если уж он не боится суда, так, может, все ладно обернется. Он даже не особенно и струсил, когда тяжелые двери распахнулись и двое стражей вывели мужика в постолах и какого-то потрепанного горожанина, а следом за ними сами по себе вышли несколько человек, верно, свидетели. Когда поблизости защитник, ждать казалось не так уж тяжело. Сердце дрогнуло лишь в тот миг, когда господин встал и еле заметно кивнул. Хорошо, что успел войти вовремя, кто-то изнутри уже закрывал дверь.

Но в судебном зале у Мартыня снова зарябило в глазах, хотя помещение было не очень светлое. Откуда-то, не то сбоку, не то сверху, проникал красно-сине-зелено-желтый свет; Мартынь не осмелился повернуть голову и поглядеть. Трое судей сидели на возвышении за покрытым столом, поодаль, у обоих концов стола, — остальные, сколько их всего — этого он сосчитать был не в состоянии. Да и некогда было, средний судья сразу же стал допрашивать — хотя и сурово, но без гнева и не ругаясь. Это он такой-то и такой-то? Жалуется на владелицу имения Танненгоф такую-то и такую-то? Жалоба ему зачитана? Жалобу поддерживает? Уполномочивает господина такого-то и такого-то вести его дело?