На грани жизни

Тяжёлое пасмурное утро вставало над гарнизоном. Хмурые неповоротливые тучи вспарывали свои животы об острые вершины гор, роняя на землю редкие снежинки. Часовые ёжились в овчинных тулупах под порывами ледяного ветра. Командир батальона спецназа вышел из прокуренного насквозь штабного модуля, вдохнул свежего морозного воздуха и попытался растереть лицо лежалым снегом. За ночь снег смёрзся в твёрдый наст и больно царапнул кожу. Недовольно поморщившись, батя, как его звали за глаза подчинённые, закурил «Беломор» и вернулся в модуль. Лампочка, свисавшая на шнуре с потолка, еле пробивалась сквозь плотные клубы табачного дыма. Карта района была придавлена гильзой авиационного снаряда, приспособленной под пепельницу и полной окурков. В углу радист охрипшим голосом бубнил позывные, с тоской поглядывая воспалёнными глазами на командирский «Беломор». В тамбуре писарь возился с печкой— буржуйкой, пытаясь подогреть на ней чай в закопчённом чайнике. Батя согнулся над картой, сдул с неё пепел и, в который уже раз, стал вглядываться в очертания гор, извилины дорог и пятна «зелёнок». Уже третьи сутки потеряна связь с одним из взводов. До вчерашнего дня их пытались найти с «вертушек». Несколько поисковых групп прочёсывали горы, а вчера небо затянуло и пошёл снег. Поисковые группы пришлось вернуть, а «вертушки» не поднимутся. Да и толку от «вертушек» в такую погоду. Уже несколько раз звонил комдив, требуя отказаться от поисков.

— Да пойми ты, живых тебе их уже не найти. Напоролись на засаду, наверное. Были бы живы — дали бы о себе знать. А теперь им уже всё равно — горячился комдив.

— Пока их не увижу живых или мёртвых — поиски будут продолжаться — упёрся на своём комбат — мои люди должны знать, что я их не брошу.

Комбат думал… Он думал о тридцати человеческих жизнях, потерянных где то среди заснеженных скал. Умом он давно понимал всю тщетность своих поисков. Умом…, но не сердцем. Пусть даже один полуживой боец лежит сейчас где то среди камней, он вправе надеяться на то, что его найдут. Если сейчас отказаться от поисков, как после этого бросать людей в бой? Как отправлять их в свободный поиск, где в любую минуту можно поставить на кон самое дорогое — жизнь? Как смотреть им в глаза и ставить боевую задачу, когда люди не уверены в том, что их вытащат из любой передряги? Как?

— Сколько можно ждать чая? — раздражённо спросил батя.

— Чай давно на столе — как чёртик из табакерки выскочил из-за двери писарь.

Только сейчас батя заметил перед собой алюминиевую солдатскую кружку с чаем. Он отхлебнул глоток и тут же сплюнул прямо на пол.

— Это что за моча? И почему холодный? Ты что? В строй захотел? Обнаглели, пригрелись возле штаба, крысы тыловые! Ты чем меня поишь? Я тебе сейчас эту кружку на голову надену!

Писарь, давно уже привыкший к вспышкам ярости командира, быстро убрал кружку и опять поставил чайник на печку. Хлопнула дверь, моментально потянуло морозным холодом, и в комнату ввалился коренастый, грузный капитан Прошин, начальник штаба батальона.

— Командир, батальон построен. На улице мороз, так что давай побыстрее, чего людей зря морозить.

— Сам знаю — буркнул комбат, влезая в бушлат.

— Замполит обижается. Говорит, что мог бы и сам с людьми поговорить. Это, как никак его работа…

— Я сам поговорю с людьми.

Ветер словно ждал, когда они вышли из модуля. Резкие порывы ударили в лицо, залезли под бушлат и пробрали до костей. Сразу стало холодно и неуютно. На плацу серой массой копошился батальон. Раздались команды, строй покачнулся и замер.

— Товарищ майор! Батальон разведки по вашему приказанию построен. Проверка личного состава произведена. Второй взвод четвёртой роты… — дежурный замялся и, не найдя ничего лучше, продолжил: отсутствует. Дежурный по батальону лейтенант Незванцев.

— Вольно!

— Вольно — эхом отозвался лейтенант.

— Товарищи — хрипло начал комбат. Откашлялся и продолжил — бойцы… Я думаю, что все вы знаете, что второй взвод четвёртой роты пропал… Мы должны их найти, что бы ни случилось. В такую погоду я не могу приказывать никому. В поиск пойдут только добровольцы. Сынки… Будь моя воля, я сам бы с вами пошёл. Кто пойдёт пацанов искать — два шага вперёд!

Строй шевельнулся, смешался, и добровольцы вышли, привычно отсчитав два шага и повернувшись кругом.

Начался новый день поисков. Третьи сутки комбат не смыкал глаз, меряя шагами тесную комнатку штабного модуля. Третьи сутки охрипший радист пытался отыскать в эфире пропавший взвод. Но эфир молчал, а километры, пройденные батей из угла в угол, так и не приблизили ни к чему хорошему. Взвод пропал. На войне это могло означать только одно — взвод погиб. Но комбат упорно отказывался в это верить. Он не мог в это поверить, ведь каждый человек в батальоне был его сыном, был больше, чем сыном. И потеря любого из них означала потерю части самого себя, части своего сердца.

— Командир, лейтенант Фирсов на связи. — подал голос радист.

— Что там? — Встрепенулся батя.

— Ничего. Вышли в свой район. Прочёсывают сектор.

— Хорошо… Что там ещё?

— Капитан Аршинин… То же самое.