На грани жизни и смерти

— Ты... ты... болван! — вскипел от такой бестактности Кирилл Васильевич. — Паясничаешь вместо того, чтобы возмущаться? Тебе наплевать, что Анна прямо сама не своя от этого. Нет, я не намерен слушать твой вздор. И эту мерзость, — он отшвырнул газету ногой, — не потерплю. Я подам в суд! Я призову этих бульварных писак к ответственности! Меня здесь знают.

Леопольд с безразличным видом смотрел в окно, словно он ни в чем не виноват, словно не по его милости брат, всегда такой уравновешенный, вышел из себя. Он увидел, как около их дома остановилась автомашина, из которой вышел месье Фажон. Кирилл Васильевич тоже увидел француза и снова обрушился на брата:

— Это тоже твои фокусы! Очередная авантюра! Анна танцевать не будет! И не думай об этом! Талант ей дан от бога, понимаешь? И она им не торгует.

Прежде чем выйти из комнаты, Леопольд бросил ядовито:

— А на какие, извини, братец, шиши ты собираешься здесь жить? Лечить сына? Ты об этом подумал?

* * *

В один из осенних дней накануне первой годовщины революции в Москве встретились старые «питерские» товарищи, приехавшие в новую столицу. За весну и лето в их жизни произошло много событий. У солдат Октября — интернационалистов было великое множество неотложных дел. В кабинете Ивана Пчелинцева на Лубянке сидели Христо Балев и Жорж Бланше. Из широкого полузашторенного окна виднелись башни Московского Кремля.

Пчелинцев говорил Балеву:

— Теперь это уже факт. После разгрома в сентябре Владайского солдатского восстания под Софией ваш царь по настоянию англо-французских оккупантов передает им военный корабль «Надежда», который находится в Севастополе. Ты мне скажи, будут болгарские моряки стрелять в русскую революцию?

Балев вздрогнул, как от удара. Пчелинцев опустил руку на его плечо, сказал с улыбкой:

— Уверен, что не будут. Но мы обязаны знать настроение команды корабля. Ты, Христо, и твои помощники должны наладить связь с болгарскими моряками. Дело это нелегкое. Мы все помним, что наша первая попытка проникнуть в Севастополь весной не удалась. Должен тебя предупредить, что болгарский военный корабль под строгой охраной. Наши враги боятся «коммунистической заразы». Севастополь наводнен не только англо-французскими карательными войсками, но и тайными агентами, среди которых особенно свирепствует служба генерала Покровского. Попадать к ним в лапы не советую. Покровский — настоящий зверь. К тому же раненый. После сражения под Петроградом он впал в дикое озлобление. Перед нами ставится задача проникнуть во вражеские разведслужбы, узнать их планы, мешать им карты...

— Иван, надо полагать, что и среди англо-французов надо иметь наших людей? — спросил Бланше.

— Разумеется, — быстро отозвался Пчелинцев. — Если ты эту идею выдвигаешь и поддержишь, дорогой товарищ Бланше, надо подумать, кто из французских товарищей мог бы проникнуть в Севастополь.

— А дорогой товарищ Бланше не устраивает очень дорогого товарища Пчелинцева? — спросил француз, лукаво поглядывая на хозяина кабинета и на Балева.

— Ты что, уже думал об этом? — удивился Пчелинцев. — Предполагал такой разговор?

— Нет, ты ответь: потомок героев Бастилии и Парижской коммуны годится для дела русской революции?

— Жорж, речь о том, что не потомок героев и не наш друг — французский коммунист, а коммерсант, дипломат, моряк, угольщик или еще черт знает кто должен проникнуть в Севастополь как лицо, не вызывающее подозрения у оккупантов, как свой человек у твоих и наших врагов. Стало быть, нужны документы, мандаты, предписания. И измененная внешность. Лицо, значит, будет не твое, походка тоже не твоя...

— И это говорят сыну Франции, имеющему и обширные связи, и к тому же способности несостоявшегося артиста? — все больше входил в свою роль Бланше. — Ты, забыл, что у меня есть Сюзан, что она работает...

— Сдаюсь, сдаюсь, жаворонок утренних газет! — замахал руками Пчелинцев. — Но пока ничего не обещаю. Поговори с Сюзан, кстати, передай ей сердечный привет и узнай ее мнение о такой важной стороне дела, как документы для человека, который должен ввинтиться в контрразведку оккупантов. А пока я покажу Балеву эти фотографии.

Перед Христо лежали две фотографии — мужчины и женщины. Пчелинцев объяснил:

— Это Семен Кучеренко. Свой, надежный человек. А это Маша. Сестра милосердия. Она умеет делать не только перевязки... Они оба будут твоими помощниками. Риск оставь для самых важных дел.

Зазвонил телефон. Пчелинцев взял трубку, внимательно выслушав говорящего, сказал:

— Все же удрал? Не вынесла душа... патриота России. Что же, в следующий раз пусть не попадается. Будем разговаривать как с врагом России. Новой России. Точно така, как говорит один мой болгарский друг.

Положив трубку на рычаг, спросил:

— Помните капитана Агапова? Он приходится балерине Грининой и Дине каким-то родственником...

— Значит, и твоим родственником, Ванюша, — с улыбкой заметил Балев и добавил: — ...В проекте, конечно.

Пчелинцев заметно смутился.