На границе тучи ходят хмуро...

— Поди ж ты, не забыл! И ему мой поклон передавай, Александр Яковлевич. Как оно тама?

— Слава богу, без накладок пока. Первую сотню «рокотов» на склад отправили, патроны начали выделывать. Скоро посылка придет с образцами, вот и полюбуемся.

В первых числах декабря на заставу пожаловали нежданные гости, и если подполковник Росляков был привычен, то чиновник Таможенного департамента…

— День добрый, Сергей Юрьевич.

Немного напрягшийся при виде начальства штаб-ротмистр успокоенно поздоровался в ответ — раз уж разговор начинают с имени-отчества…

— Позвольте вам представить моего спутника. Господин Блудов, Николай Степанович, имеет честь служить в Таможенном департаменте в чине коллежского асессора. Сергей Юрьевич, господин Хлудов желает переговорить с поручиком князем Агреневым. Вы не могли бы послать вестового за ним?

Когда Александр зашел в канцелярию, то первое, что он увидел, — недовольно-высокомерную мину на лице (вообще-то на язык просилось «харя») незнакомого ему чиновника.

«Можно сказать, любовь с первого взгляда. Специально такого послали, что ли? Или чем толще рожа, тем выше чин?»

Представив чиновника еще раз, подполковник поудобнее расположился и сделал приглашающий жест.

— Вы можете начинать, господин Хлудов.

— Благодарю, господин подполковник.

Чиновник помедлил, видимо подбирая нужные слова, затем негромко прокашлялся и выдал:

— Скажите, поручик…

— Великодушно прошу простить, что перебиваю, но для вас я «ваше благородие» или «ваше сиятельство». Только так и никак иначе. Прошу, продолжайте.

Побагровевший чиновник дернул щекой, но все же вспомнил, на чем его прервали.

— Так вот, мне поручено осведомиться…

— Еще раз прошу прощения — кем поручено?

— Господином коллежским советником Вятовым! Я могу наконец продолжить? Сведения о том, что в городе Сестрорецке у вас имеется завод, соответствуют действительности? Он и вправду принадлежит вам?

— А что, есть какие-то сомнения?

Глядя на поручика, нельзя было сказать, что он тяготится разговором. Скорее немного скучает. А подполковник и штаб-ротмистр и вовсе молча наслаждались разворачивающимся действом: их сослуживец демонстративно и с некоторой ленцой унижал чиновника, уверенно доводя последнего до белого каления.

— То есть — да?! Тогда я попросил бы вас объяснить, откуда у вас взялись такие деньги!

— Плохо просите, плохо. Вот если бы на коленях…

— Да… вы… Да что вы себе позволяете! Вы не смеете!

— Я? Это вы только что позволили себе оскорбить и честь четырнадцатой Ченстоховской бригады, и лично меня как офицера. Вы вообще понимаете, что и у кого вы спрашиваете?

— Я требую объяснений!

— Хм. А покажите-ка мне, любезный, предписание или какую другую бумагу, дающую право вам, гражданскому чину, требовать что-то от офицера Русской императорской армии? Что, неужели не озаботились выправить? Ну что же вы так плохо подготовились! Требовать будете у себя дома, голубчик, а здесь воинская часть. Молчать!

Последнее слово поручик произнес вполголоса и спокойно, но замерли все присутствующие — столько властности и угрозы прозвучало.

— На любые вопросы я отвечу только своему командованию. Или в суде, только тогда и я подам встречный иск и обязательно выиграю процесс. Вы же здесь никто и звать вас никак. Я доступно излагаю? Тогда я вас более не задерживаю…

Чиновник так торопился, что едва не выскочил на улицу без шубы. А подполковник Росляков, проходя мимо своего подчиненного, одобрительно кивнул, обернувшись напоследок уже на пороге:

— Всего хорошего, господа!

ГЛАВА 34

В середине декабря наконец-то прибыла долгожданная посылка от Греве. Вернее, четыре увесистых, немаленьких и крепко-накрепко заколоченных ящика, за которыми князю пришлось лично проехаться в почтово-багажное отделение железной дороги. Едва Александр и его денщик затащили в квартиру последний ящик, тут же нарисовался радостный унтер, причем не один, а в компании с маленьким ломиком.

— Вот, командир, у Трифона Андреича одолжился!

Даже с инструментом Григорию пришлось изрядно повозиться: неизвестно, кто именно упаковывал посылку, но железных лент и гвоздей явно не жалели, как и хорошего дерева.

Кррааак!..

Доска наконец поддалась, напоследок жалобно хрустнув. Резко запахло оружейной смазкой, а стоило убрать промасленную тряпку, как тускло засияли воронением аккуратно (и плотно) уложенные пистолеты — десяток «плеток» и по пятнадцать штук «рокотов» и «орлов».

— Эх, красота!

— Ты не останавливайся, раз уж начал.

— Тоже верно.

Спустя пять минут последняя часть четырехкомпонентной посылки лишилась крышки, а унтер в очередной раз лишился речи: на пол посыпались разнообразные ножи с чудной неровно-волнистой заточкой, ложки и вилки с вытравленными на них узорами, непонятные латунные коробочки, еще более непонятный инструмент. И самое интересное — складные перочинные ножи в брезентовых чехольчиках. Однолезвийные и ножи-бабочки были осмотрены и одобрены Григорием и денщиком с редким единодушием, после чего пришел черед десятка ножей со странно толстыми рукоятками.