На языке эльфов

Я был холодным слишком долго.

– Либо ничего, либо всю жизнь? – Ты облизываешь губы.

– Либо ничего, либо всю жизнь, – киваю, машинально облизывая свои.

И улыбка тает, уступая прямой линии. Ты вдруг неожиданно строгий и выразительный. Лежишь и смотришь в беспорядке смолистых кудрей. Ты говоришь:

– Я выбираю всю жизнь.

А меня распирает. Абсолютно и бесповоротно.

Я громко дышу, смотрю на тебя и думаю: пожалуйста, не исчезай с пробуждением, не растворяйся миражом, не вытекай из вен элементами и дыши, пожалуйста, продолжай, не пропадай из головы, не пропадай вообще никогда, ابقى معي الى الابد, quédate conmigo para siempre, stanna hos mig för alltid, stai con me per sempre, останься со мной навсегда, 一緒にずうっと居てください, stay with me forever, 영원히 나와 함께있어, я тебя умоляю, Чоннэ, ты слышишь, ты видишь, ты снимаешь, ты будешь со мной смеяться?

– А если разлюби…

– А если разлюблю, – твоя сухая рука находит мою вслепую на постели, – утром влюблюсь снова.

Я еще не понял. Не включился:

– Каким утром?

– Каждым, – и подтягиваешь сплетенные руки к своим губам, целуешь мне пальцы. – Пойдет?

Конечно, пойдет.

Главное, ты не ходи.

От меня

никогда

никуда.

Эпилог

Ты был рядом, когда я заснул.

И вечером, когда проснулся в коконе твоего запаха, осознав, что впервые и навсегда вручил свое тело. Ты был рядом через неделю. Спросил, хотел бы я ближе познакомиться с твоими друзьями, потому что они – очень. Ты был рядом и через месяц, когда вы с Кори красили мне волосы в ванной, состряпав странный ярко-бирюзовый цвет. Когда поцеловал меня у всех на виду в переполненной столовой и обнял, заслонив от свиста и улюлюканья толпы. И спустя пару дней, когда в Нью-Йорке проходил парад и вы с Зои стояли на крыше арендованного минивэна, выкрикивая какие-то смешные приветствия движущейся толпе.

И вечером. Ты был со мной теплым поздним вечером, когда мы впервые занялись любовью. Когда я жутко нервничал, а ты достал наушники и включил песню, под которую когда-то обещал меня раздеть. Я помню, как было больно, и стыдно, и странно принимать в себя твои пальцы, и как у нас ничего не получалось.

Помню, как ты остановился. Провел носом по моей щеке и сказал, что будет не так больно, если я перевернусь и встану на колени. Я тогда сжал твою руку и ответил, что совсем не против вставать на колени перед тобой, но сейчас, именно сейчас, мне нужно видеть твое лицо.

Ты все-все понял. И целовал абсолютно везде, и долго-долго искал подход, пока я снова не возбудился, пока не расслабился и не принял тебя всего полностью. И потом тоже было больно, и странно, и тесно, и глаза слезились сами, а музыка повторялась снова и снова, пока ты смотрел на меня как на нечто неземное и шептал, что я нечто неземное, и все то время, пока твои поцелуи щекотали мне щеки, шею и веки.

Музыка повторялась долго-долго, еще и еще, а потом, постепенно, стала тише и тише. До тех пор, пока не исчезли все звуки кроме наших и наушник не выпал, не выдержав твоих толчков.

В первый раз я их не выдержал тоже. Был совсем не подготовлен, застигнут врасплох переизбытком ощущений и выплеснулся очень быстро. Мне тогда даже подумалось, что это невыполнимая для меня задача – видеть, какой ты по-иному привлекательный, когда совершенно обнажен, и одновременно длительно принимать внутри себя твою твердую горячую плоть, чувствуя, как она касается какой-то тайной кнопки и отправляет общей рассылкой по всему телу сотни накаленных конвертов одновременно. Чтобы они самовоспламенялись, достигая адресата.

Я помню, как решил, что ты спишь, тихонько оделся, стараясь не разбудить, и вышел на крыльцо подышать. А ты пошел следом, встал в темноте за спиной, позвал по имени тихо-тихо. Спросил, что я чувствую, хотел знать, что сделал не так.

Я тогда обернулся, и впервые поцеловал тебя сам, и обнял жутко крепко. Я сказал: дурак. Я просто прихожу в себя. Это же мой первый раз. Ты дышал в шею, грел прохладной ночью, спрашивал, было ли мне хорошо, а я, как и положено слишком чувствительному эльфу, обезоруженно всхлипывал и кивал семилетним ребенком. Часто-часто.

Ты не стал переспрашивать. Наверное, очень переживал. Но я и не врал. Мне не было гадко, или тошно, или противно. Напротив: в тот день я окончательно осознал, что влюблен в тебя телом не меньше, чем душой.

А потом, как и положено, полетело время. И ты был рядом. Когда мы закончили третий курс. И когда забрал меня к себе, чтобы познакомить с родителями, и когда закатывал глаза, пока мама расхваливала мне твоего старшего брата, а тот гордо и лучезарно улыбался. Ты был рядом в середине лета, когда много выпил на свадьбе Джунсо.

И в конце, когда набил себе первую татуировку, скрыв от меня идею, а после ждал, когда заживет, чтобы снять майку и показать три слова на том же самом месте под ключицами, что и у меня.