На языке мертвых

«Нет, не здесь. Там-та-а-а-ам», — силуэт показал на окно второго этажа, на небо, похожее на калейдоскоп. «Разве это не прекрасно? Нет детей, нет ничего».

«Что ты имеешь в виду?» — вдохновенно спросил он — обычное состояние сна сейчас было тем единственным, что не давало ему сойти с ума.

«Имею в виду? Да ничего я не имею в виду, дружочек».

Двойное отрицание — подумал он, — успокоившись от того, что столкнулся с реальным миром грамматики. Двойное отрицание: два пустых зеркала, отражающих пустоту друг друга, чтобы сделаться могущественней, ничто, отменяющее ничто.

«Ничто?» — повторил он с вопросительной интонацией.

«Ну да, туда ты и отправишься».

«Как же я это сделаю?» — спросил он, крепко сжимая палку, чувствуя кульминационный момент в его противостоянии.

«Как? Не беспокойся. Ты уже где-то ТУУУУУУУТ… ШУТКА ИЛИ УГОЩЕНИЕ!»

И вдруг нечто проскользнуло в темноте.

IV

На следующий день его нашел отец Мицкевич, который сначала позвонил ему домой, обеспокоившись отсутствием верного прихожанина на утренней мессе Дня Поминовения усопших. Дверь была широко открыта, священник обнаружил его тело внизу лестницы, халат и нижнее белье беспорядочно разбросаны. Бедняга, наверное, снова упал, и это падение стало роковым. Бесцельная жизнь, бесцельная смерть… «В согласии с жизнью была и смерть его», — писал некогда Овидий. Таковы были мысли священника, хотя на похоронах он произнес совершенно иную речь.

Но почему дверь была открыта, когда он упал с лестницы? Отец Мицкевич задал себе этот вопрос. Ответом полиции стало предположение о неизвестном налетчике или налетчиках. Они хорошо разбирались в природе преступлений и настаивали на том, что это была месть, однако отец Мицкевич тут же отклонил эту идею. В то, что такому человеку кто-то мог мстить, поверить было сложно, даже невозможно. Да, невозможно. Однако мотивом не могло быть ограбление, а человек выглядел забитым до смерти собственной же палкой. Дальнейшее исследование показало, что над телом было совершено насилие, причем с помощью предмета более длинного и крупного, нежели палка. Возможно, это было что-то, размерами напоминающее метлу, вероятно, нечто старое и полусгнившее. Но они никогда не найдут этого в тех местах, где ищут.

Дж. Примроуз Фантомы брачной ночи

Эта женщина умела производить впечатление. С первого взгляда можно было предположить, что способна она и на большее, но все последующие ее достоинства являлись следствием главного — способности обвораживать. От нее, казалось, буквально исходил еле уловимый и трудно передаваемый словами аромат чувственности и плохо сдерживаемого эротизма.

Старенький доктор глядел на нее сквозь сильные очки и думал: «Вероятно, вслед тебе оборачиваются девять из десяти встречных мужчин. Они разевают рот, застигнутые врасплох твоим загадочно мерцающим взором, взволнованные твоим высоким, вольно колышущимся бюстом, круто вылепленным торсом… Они мечтают удержать в памяти изящество твоего точеного стана, рисунок твоих танцующие ягодиц, контуры выпуклых икр…»

— … он совершенно, совершенно меня не понимает, — шептала женщина, прижимая то к одному, то к другому глазу кружевной платочек. — Поверьте, доктор, я люблю своего мужа, безумно люблю и уважаю. Но его равнодушие, безучастность, холодность просто бесят меня. И лишь из-за этого, только затем, чтобы досадить ему, я порой прибегаю к изменам. Я понимаю, что это гнусно и подло по, отношению к нему, ведь он выше ревности, упреков и слежки. Мне и самой претит скрываться от него, обманывать его с людьми, которые во всех отношениях ему и в подметки не годятся. Но его надменное высокомерие вынуждает меня к провокациям. Почти не стесняясь, я бросаю ему вызов, скандалю, бью посуду. Но когда это окончательно допекает его, он уходит в гостиную, садится у камина, берет виолончель и начинает терзать ее. Думаю, это он делает специально, чтобы доконать меня.

— Виолончель? — седые кустистые брови доктора взлетают на лоб.

— Да, представьте себе. Он обожает этот инструмент, хоть совершенно не умеет играть, и извлекает из него какие-то совершенно невообразимые пассажи… Порой это доводит меня до истерики.

— Итак, недостаток внимания со стороны мужа вы компенсируете связями на стороне? — уточнил доктор.

— Говоря откровенно, — призналась она, — все эти связи для меня ровным счетом ничего не значат. Истинное удовлетворение мне способен доставить только муж. Иногда, раз или два в году, на него находит какое-то бешенство. Он вдруг набрасывается на меня исподтишка, срывает одежду и насилует прямо на полу, в ванной, на кухне — словом, где придется, — при воспоминании об этом взор женщины затуманивается, грудь высоко вздымается, — и тогда я испытываю нечто похожее на оргазм, но это длится недолго. Он, как бы вам объяснить, не доводит свою роль до конца, останавливается на полдороге… и финал у нас получается совершенно смазанным… Скажите, доктор, — глаза ее переполняются слезами. — Может быть, он садист? Да? А я, как это?.. Моза… мазо…