На языке мертвых

От всех этих мыслей у Анабеева заныло сердце. Ему вдруг стало смертельно жаль себя и свою поставленную на голову жизнь. Всего за один вечер он потерял все что имел: жену, сына, покой, а главное — уверенность в том, что на свете нет такой силы, от которой нельзя было бы укрыться в собственном доме. Анабеев вдруг понял, что как-то нечаянно слетел с протоптанной дорожки такой приятной обыденной жизни и тут же заблудился в дремучем лесу. Понял, что его представления о жизни безжалостно перечеркнуты, и отныне жить ему придется со страхом в сердце. Именно это и было самым ужасным, потому, что Анабееву всю его сознательную жизнь внушали, будто все подчиняется одним и тем же незыблемым законам, что он находится под защитой государства и собственных кулаков, и никакое даже самое мелкое преступление против его личности не останется безнаказанным.

За окном монотонно завывал ветер, и ветви дерева изредка постукивали о решетку. Внезапно Анабеев уловил в этих беспорядочных звуках что-то целенаправленное, и почти сразу раздался металлический скрежет и звон разбитого стекла. Даже не глядя на окно, Анабеев понял, что произошло. Каждым волоском своим он почувствовал близость смерти, но именно это обстоятельство и помогло ему. Анабеев напрягся, соскочил с постели и встал лицом к окну. Вид младенца, разрывающего руками толстую металлическую решетку, был настолько страшен, что Анабеев невольно попятился к двери. Сердце у него даже не колотилось, оно замерло, притаилось, боясь неосторожным движением посеять панику и тем самым обречь Анабеева на гибель. И все же нервы у него не выдержали. Ощутив спиной дерево, Анабеев со всей силы забарабанил по двери кулаками и закричал.

Как карандаши, сыпались вниз металлические прутья. Разделавшись с решеткой, малыш выдавил ручонками стекло и шагнул на подоконник. На пол полетели мелкие окровавленные осколки, и в тот момент, когда Анабеев закричал, младенец спрыгнул вниз. Очутившись на полу, он присел, приподнял окровавленные ручки и, как кузнечик, прыгнул. Анабеев успел даже разглядеть его бессмысленное неживое выражение лица, провалившийся маленький ротик с оттопыренной нижней губой и нескладное длинное тельце с вспухшим животом и куриными ребрами.

Анабеев резко отскочил в сторону. Как и в первый раз, он услышал треск дерева, а обернувшись, увидел застрявшего в двери ребенка. Тот неумело и медленно помогал себе руками, раздирая толстые доски, как картон.

Не раздумывая ни секунды, Анабеев, как был в белом больничном белье, кинулся в развороченное окно. Пролетев два этажа, он неудачно приземлился на левый бок, и не почувствовав боли, вскочил и побежал к забору. Сзади послышался негромкий лягушачий шлепок, но Анабеев уже перемахнул через забор и выскочил на дорогу. Впереди, метрах в двухстах он увидел жилую пятиэтажку, но тут Анабеев вдруг со всей ясностью понял, что добежать до укрытия не успеет, но даже если бы и успел, дом этот ему — не защита.

III

Машина едва успела затормозить. Она проехала несколько метров юзом и встала. Водитель со свирепым лицом опустил стекло, чтобы выговорить идиоту в исподнем, но Анабеев рванул на, себя дверцу, как кошка прыгнул на заднее сиденье и хрипло заорал:

— Гони! Скорее! Гони, если хочешь жить!

Таксист знал это печальное заведение, мимо которого проходила дорога, а потому догадывался, что за клиент вскочил к нему в машину, и сильно перепугался. Прямо над ним нависал сумасшедший с перекошенным ободранным лицом. Кроме того, истошный вопль Анабеева оглушил водителя, и тот, моментально включив скорость, нажал на акселератор. Машина рванулась с места, повиляла по снежной кашице и понеслась вперед.

— Ты видел?! — прокричал Анабеев на ухо таксисту. — Видел?! Еще бы немного и нам каюк! Он перелез через забор. Видел?!

Жалея о том, что не сбежал сразу, водитель непонимающе помотал головой и промычал что-то невразумительное. Опасаясь удара, он втянул голову в плечи, затем обернулся, посмотрел на безумного пассажира и стараясь не злить его, заискивающе спросил:

— Куда тебе?

— Гони, шеф! — со зверским лицом проговорил Анабеев. В облике его появилось что-то удалое, чертовски наплевательское. Глаза горели шальным огнем, а руки словно бы держали невидимые поводья, которые он то ослаблял, то на поворотах натягивал. Затем Анабеев размахнулся и стеганул воображаемым кнутом, влепив водителю звонкую затрещину. Ему вдруг захотелось пробить потолок, выбраться на крышу и гнать со свистом и гиканьем плененный автомобиль по захламленным пустырям и заброшенным стройкам. — Гони-и, шеф, если жить хочешь! — хохоча, закричал Анабеев. — Он прыгает, как кузнечик! Ногой врежет, так башка и отлетит!..

Отдуваясь и постанывая от страха, таксист оттянул кроличью шапку подальше на затылок и прибавил газу.