Мне такая сила была дана,мне была дана вот такая сила:окосели черти от ладана,от призыва смерть закосила.Я смотрел на звезды через токай:полночь, время тяни-толкая,расползаясь по швам, затрещал трамвай,потому что – сила во мне – такая.Это сила такая – молчать и плыть,соразмерный, как моби дик в мобиле,ритм ломая, под старость – умерив прыть,запрещая всем – чтоб меня любили.Средь косынок белых – один косын,почерневший от слез, будто пушкин-сын,я своей мочой смываю чужое дерьмо,я теперь – у циклопа в глазу – бельмо.Мать и мачеха, муженко и гелетей:революция пожирает своих детей,революция оправдывает режими присматривается к чужим.
«Как запретные книги на площади…»
Как запретные книги на площадинас сжигают к исходу дня,и приходят собаки и лошади,чтоб погреться возле огня.Нас листает костер неистово,пепел носится вороньем,слово – это уже не истина,это слабое эхо ее.Словно души наши заброшенные,наглотавшись холодной тьмы,к нам приходят собаки и лошади —видно, истина – это мы.Нас сжигают, как бесполезныена сегодняшний день стихи,но бессильны крюки железные,не нащупавшие трухи.Пахнет ветер горелой кожею —до закатанных рукавов,мы не мало на свете прожили:для кого, мой друг, для кого?Наши буковки в землю зяблуюсеет ветер, но это он —расшатал, от безделья, яблоню,под которой дремал Ньютон.Ересь – это страницы чистыевкровьиздатовских тонких книг,сеет ветер – взойдет не истина,а всего лишь правда, на миг.
1991
«Я люблю – подальше от греха…»
Я люблю – подальше от греха,я люблю – поближе вне закона:тишина укуталась в меха —в пыльные меха аккордеона.За окном – рождественский хамсин:снег пустыни, гиблый снег пустыни,в лисьих шкурках мерзнет апельсин,виноград сбегает по холстине.То увянет, то растет тосква,дозревает ягода-обида:я люблю, но позади – Москва,засыпает в поясе шахида.Впереди – Варшава и Берлин,варвары, скопцы и доходяги,и курлычет журавлиный клинв небесах из рисовой бумаги.Мы – одни, и мы – запрещены,смазанные кровью и виною,все мы вышли – из одной войны,и уйдем с последнею войною.