На игле

— Ну давай же! А ещё друг, бля. Свари мне дозняк. От одного укола мне ни хера не будет. Давай.

Я пожал плечами и сделал, как он просил. Хорошо почистил свою машину, сварил слабенький дозняк и помог ему ширнуться.

— Это охуительно, Марк… как на русских горках, бля… меня прёт, бля… прёт на всю катушку…

Я охуел от его реакции. Немногие чуваки так сильно предрасположены к «чёрному»…

Потом, когда приход кончился и Томми собрался уходить, я сказал ему:

— Ты это сделал, чувак. Теперь у тебя полный набор. План, кислота, «спид», «экстази», грибки, нембутал, валиум, «чёрный», до хуя, блядь. Но заруби себе на носу. Это был первый и последний раз.

Я сказал так, потому что был уверен, что чувак попросит у меня взять немного с собой. А у меня у самого было мало. У меня всегда мало.

— Разумеется, — сказал он, набрасывая куртку.

Как только Томми ушёл, я сразу почувствовал, что у меня жутко зудит хуй. Но чесать его нельзя. Если я начну его чесать, то могу занести инфекцию. И тогда у меня действительно могут возникнуть проблемы.

Традиционный воскресный завтрак

О господи, где я, блин, нахожусь? Где, блядь… я не знаю этой комнаты… думай, Дэви, напряги мозги. У меня не хватает слюны, чтоб оторвать язык от нёба. Что за хуйня. Что за ёбаная… что за… больше никогда…

ОХ, БЛЯ— ЯДЬ… НЕТ… пожалуйста. Нет, сука, НЕТ…

Пожалуйста.

Только не со мной. Пожалуйста. Конечно, нет. Конечно, да.

Да. Я проснулся в чужой кровати, в чужой комнате, по уши в собственном дерьме. Я обоссался. Обблевался. И обосрался. Голова, на хуй, гудит, а в животе рок-концерт. Вся кровать залита дерьмом, сплошное ебучее дерьмо.

Я убираю нижнюю простыню, потом снимаю пододеяльник и сворачиваю всё вместе: в середине плещется едкий ядовитый коктейль. Узел туго затянут, нигде не протекает. Я переворачиваю матрас, чтобы спрятать мокрое пятно, и иду в туалет. Становлюсь под душ и смываю дерьмо с груди, с ляжек и с жопы. Теперь я знаю, где я: у Гэйлиной мамы.

Ебать— копать!

У Гэйлиной мамаши. Как я сюда попал? Кто мне сюда привёл? В комнате я видел, что мои шмотки аккуратно сложены. Бог ты мой.

Кто меня, бля, раздел?

Попробую вспомнить. Сегодня воскресенье. Вчера была суббота. Полуфинал в Хэмпдене. Ещё до матча я уже был никакой. Я решил, что у нас нет никаких шансов: в Хэмпдене ни в жизнь не сделаешь «старую фирму» — зрители и судьи стоят горой за официальные клубы. И вместо того, чтобы напрягаться по этому поводу, я решил просто оторваться и устроить себе классный оттяг. Да уж, оторвался на славу. Даже не помню, попал я на игру или нет. Помню, как на Дюк-стрит сел на марксменский автобус вместе с лейтскими ребятами — Томми, Рентсом и их корешками. Мозгоёбы, бля. Я хорошо помню, как мы выползли из бара в Рутерглене и потащились на матч: «спид», «кислота», план и целая гора бухла — батл водки, который я выжрал перед тем, как мы встретились в баре, потом сели на автобус, потом опять вернулись в бар…

Откуда взялась Гэйл, сказать трудно. Бляха. Я снова лёг в кровать, матрас и одеяло холодили без простыней. Через пару часов в дверь постучала Гэйл. Мы встречаемся с ней уже пять недель, но секса у нас ещё не было. Гэйл сказала, что не хочет строить наши отношения на физической основе, иначе они так и останутся сугубо физическими. Она вычитала это в «Космополитене» и хотела проверить эту теорию на практике. Так что уже недель пять яйца у меня были величиной с дыню. Наверно, во всей этой моче, говне и блевотине было немало спермы.

— Хороши вы были вчера, Дэвид Митчелл, — сказала она с осуждением. Она действительно расстроена или только делает вид? Поди разбери. Потом: — А что с простынями? — Вправду расстроена.

— Гм, небольшая авария, Гэйл.

— Ладно, ничего страшного. Спускайся вниз. Мы как раз собрались завтракать.

Она вышла, а я устало оделся и ощупью сполз по лестнице, стараясь остаться незамеченным. Узел прихватил с собой, чтобы забрать его домой и постирать.

Гэйлины папики сидели за кухонным столом. Когда я услышал запахи традиционного воскресного завтрака, готовившегося на плите, меня затошнило. В животе всё перевернулось.

— Мда, вчера у нас кто-то перебрал, — сказала Гэйлина мама, но, к моему счастью, просто беззлобно поддразнивая.

Я опять покраснел от стеснения. Сидевший за столом мистер Хьюстон попытался замять это дело.

— Ну надо же когда-нибудь расслабиться, — заметил он ободряюще.

— Точнее, надо бы когда-нибудь остепениться, — сказала Гэйл и тут же поняла, что совершила ошибку, когда я незаметно взглянул на неё исподлобья. Небольшая зависимость мне бы не помешала. Риск — благородное дело, бля…

— Э, миссис Хьюстон, — я показал на простыни, связанные узлом и лежавшие у моих ног на кухонном полу. — …Я тут немного испачкал простыню и пододеяльник. Я возьму их домой и постираю, а завтра принесу.

— Не беспокойся, сынок. Я сейчас же брошу их в стиральную машину. Сиди и завтракай.

— Нет, но, э… я их сильно испачкал, — засмущался я. — Я лучше заберу их домой.

— Какая лапушка, — засмеялся мистер Хьюстон.