На игле

Почти весь день они курили дурь, пока не докурились до полного обалдения. Теперь они перебрались на новый мясной рынок — сплошная сталь и неон — и принялись надираться в баре. Огромный выбор напитков по явно завышенным ценам не мог скрыть того факта, что до настоящего продвинутого коктейль-бара этому заведению было как до луны.

Народ ходил сюда совсем по другой причине. Однако ночь ещё только начиналась, и ещё не было заметно, что все эти люди притворяются, что пришли сюда пить, разговаривать и слушать музыку.

Под воздействием травы и алкоголя либидо, вернувшееся к Кочерыжке и Рентону после того, как они завязали с героином, расцвело пышным цветом. Все женщины в баре (и даже некоторые мужчины) казались им невероятно сексуальными. Они никак не могли сосредоточиться на каком-нибудь конкретном объекте, поскольку взгляды их постоянно перескакивали с одной посетительницы на другую. От одного присутствия в этом месте им сразу вспомнилось, как давно они ни с кем не спали.

— Если мы никого не снимем в этом баре, считай, что мы выбрали единственный неудачный день в этом году, — рассуждал Кайфолом, слегка покачивая головой в такт музыке.

Кайфолом может позволить себе пофилософствовать с позиции (как он любит выражаться при подобных обстоятельствах) силы. Темные круги под его глазами указывают на тот факт, что он провёл большую часть этого дня, трахаясь с двумя американками, живущими в гостинице «Минто». Несмотря на присутствие Кочерыжки, Рентона и Бегби, нельзя сказать, что их здесь четверо. Их трое вместе с Кайфоломом, потому что Кайфолом — всегда сам по себе. Он просто снисходит до того, чтобы почтить публику своим присутствием.

— У них был отменный кокс, чувак. Я никогда ни чего подобного не пробовал, — улыбается он.

— Морнингсайдский[17] спид, — замечает Кочерыжка.

— Кокаин… полная хуйня. Шняга для яппи.

Хотя Рентой уже несколько недель, как слез с иглы, он по-прежнему, как настоящий системщик, презирает все остальные наркотики, кроме ширева.

— Мои дамы возвращаются. Я должен предоставить вас, джентльмены, вашим собственным грязным делишкам.

Кайфолом презрительно качает головой, затем окидывает бар высокомерным взглядом.

— Рабочий класс развлекается, — фыркает он насмешливо.

Кочерыжка и Рентой морщатся.

Ревность на сексуальной почве — неизбежная расплата за дружбу с Кайфоломом.

Они пытаются вообразить себе все забавы, которым Кайфолом будет предаваться с «минетчицами из „Минто“», как он именует своих новых подруг. Это все, что им остается, — воображать. Кайфолом никогда не вдается в детали, рассказывая о своих постельных похождениях. Он соблюдает деликатность, впрочем, исключительно для того чтобы мучить своих менее удачливых в сексе друзей, а не потому, что питает какое-то почтение к женщинам, с которыми имеет дело. Кочерыжка и Рентой осознают, что любовь втроем при участии богатых заморских туристок и кокаина — привилегия половых аристократов вроде Кайфолома. Им же следует довольствоваться этим убогим баром.

Рентон с отвращением наблюдает за Кайфоломом со стороны, удивляясь, какую чушь тот постоянно несёт.

Впрочем, чего ещё ждать от Кайфолома? Но тут Рентон и Кочерыжка с ужасом замечают, что Бегби отвалил от них куда-то в сторонку и уже треплется с довольно миловидной бабёнкой. Кочерыжка думает про себя: «Зато жопа у неё толстая». Рентой стервозным тоном повторяет то же самое вслух. Некоторые женщины, отмечает Рентой с оттенком недоброй зависти, тянутся к психопатическим личностям. Как правило, они платят потом чудовищную цену за свою слабость, ведя жуткое существование. В качестве примера он тут же злорадно приводит Джун, подружку Бегби, которая в настоящий момент находится в роддоме. Гордый тем, что ему не пришлось далеко ходить за доказательствами, он отхлёбывает из банки свой «Бекс» и думает: «Я доказал свой тезис».

Однако вскоре Рентон погружается в самокопание (что с ним случается частенько), и его уверенность и самодовольство моментально куда-то испаряются. Не такая уж и жирная жопа у этой бабы, рассуждает он и тут же замечает, что вновь привёл в действие механизм самообмана. Часть его существа верит в то, что он — самый привлекательный парень в этом баре. Доказывает это то, что он всегда находит нечто отвратительное даже в самых шикарных личностях. Сосредоточившись на каком-нибудь микроскопическом уродстве, он затем легко сводит к нулю всю их красоту в целом. С другой стороны, его собственные уродства совсем его не тревожат, потому что он к ним привык и совсем их не замечает.