На исходе дня. История ночи

Задолго до того часа, когда закрывались городские ворота, природа давала человеку понять, что день отступает. Для многих семей вовсе не часы, а окружающий сельский пейзаж передавал пульс каждого дня жизни. С точностью матери-природы могли соперничать лишь колокола приходской церкви, звонившие с равными промежутками в течение дня. О наступлении вечера свидетельствовали бесчисленные приметы. Одни поддавались истолкованию легко, другие постигались внутренним чутьем, опиравшимся на мудрость ушедших поколений. Ближе к закату лепестки ноготков закрывались, стаи ворон возвращались в свои гнезда, кролики прыгали резвее. Зрачки у коз и овец, в дневные часы овальные, к вечеру становились круглыми. «Моими часами были козьи глаза», — вспоминал швейцарец Ульрих Брекер, работавший в юности пастухом².

Никакое иное время суток не вызывало больших треволнений, чем наступление ночи. Никакая другая пора не требовала более внимательного к себе отношения. В ясные дни сами небеса давали подсказки: солнце садилось, оставляя на небе световые полосы. «Небо темнело, окрашиваясь в цвет волчьей морды», — писал неаполитанец XVII века. Самым надежным средством для определения времени были падающие на закате тени. Дневной свет тускнел, темнота опускалась постепенно. Так изо дня в день в утвердившемся ритме поля покрывались тенями. Французское слово brипе означает каштановый или коричневый цвет, оно же значит «сумерки» и передает изменение оттенков вечернего пейзажа. Сумерки в северо-западной части Европы не столь скоротечны, как в средиземноморских широтах. Типичный сельский житель Томас Гарди писал в романе «В краю лесов» (The Woodlanders; 1887): «Он способен различить тысячу последовательно сменяющихся оттенков и черточек пейзажа, которые никогда не замечает человек, привыкший внимать размеренному бою часов»³.

Люди доиндустриальной эпохи редко предавались размышлениям о красоте уходящего дня. Они пели хвалу рассвету. Закатом же никто не восхищался ни в литературе, ни в письмах, ни в дневниках. Мир охватывало скорее ощущение опасности, чем благоговейного восторга. «Ночь настает, пора домой вернуться», — писал поэт эпохи Стюартов. Никто не хотел встретить ночь под открытым небом, поэтому многие торопились домой, чтобы успеть туда «в добрую пору». Некоторые, замешкавшись, предпочитали переночевать у родственников или друзей, лишь бы не пускаться в ночное путешествие. Мэтью Паттен, фермер из американского Нью-Гемпшира, однажды задержался в суде. «Когда мы закончили рассмотрение дела, — писал он, — ночь была так близка, что мы не решились отправиться домой»⁴. Описывая наступление вечера, запоздалые путники говорили, что их «накрыло» или «охватило» темнотой. «Нас накрыла ночная мгла, и оставшаяся часть путешествия стала нежелательной и опасной», — рассказывал один из них. Иногда губительная атмосфера ночи казалась непроницаемой. «Ночь глухая, спустись, себя окутав адским дымом», — взывает леди Макбет[26]⁵.

II

Воры, волки и лисы теперь набрасываются на своих жертв, но крепкий замок и сообразительность предотвратят беду.

Николас Бретон (1626)⁶

Наиболее распространенное английское выражение для обозначения сумерек было shutting-in (от глагола shut in — запирать, закрывать). Оно точнее других выражало опасения людей, связанные с этим временем суток. После короткого путешествия пуританский священник Сэмюэл Сьюолл записал в дневнике: «Благополучно добрался до дому, пока не пришла пора запирать засовы (before shutting-in). Благодарю Тебя, Господи». В определенной степени это распространенное выражение символизирует и метафорическое «закрытие» дневного света: «Я вернулся домой пешком, как раз когда дневной свет померк (shut in)», — рассказывал житель Лондона. Но в практическом смысле shutting-in подчеркивало идею закрытия всех дверей и ворот перед надвигающейся темнотой. Поэт XV века Франсуа Вийон писал: «Дом в безопасности, но ты проверь, надежны ли запоры». Английская поговорка гласит: «Люди запирают двери перед заходом солнца»⁷.

Выражение «Мой дом — моя крепость» обретало к ночи особый смысл. Эти проверенные временем слова, относящиеся по крайней мере к XVI веку, применимы как к землянкам, так и к каменным поместьям. По словам сэра Эдварда Кока, дом служит человеку «защитой от вреда и насилия, а также для отдохновения». Священная граница — вход в дом — отмечалась дверью и деревянным или каменным порогом. Открытый и доступный в течение дня, порог дома ночью становился границей, которую не должен был пересекать незваный гость. В Шотландии реакция сельских жителей на приближение ездока была всегда одинаковой. «Как только рядом с домом застучали копыта моих коней, — повествует Эдвард Берт, — огни погасли… и в жилище сразу же воцарилась тишина»⁸.