На исходе дня. История ночи

Даже когда сон наступал, всегда существовала опасность ночных кошмаров, многими воспринимавшихся не как неприятные сновидения, а как попытки злых духов задушить свою жертву. В Западном Корнуолле выражение «nag-rid-den» (букв.: «верховая лошадь») — общепринятый термин, обозначавший жертву ночных кошмаров. Письменное наставление 1730 года обязывало прислугу по ночам быстро собираться в случае, если ее зовут, ибо «много жизней уже потеряно из-за ночных кошмаров, когда необходима экстренная помощь; и человек, у которого сил хватает только на то, чтобы позвонить в колокольчик, может умереть от удушья, пока служанка протирает глаза, зажигает свечу или приводит в порядок свой чепец». Вероятно, из-за того, что младенцы часто умирали в колыбели, считалось, что дети подвержены особому риску. В «Маскараде королев» (The Masque of Queens; 1609) Бена Джонсона ведьма похваляется: «Когда ребенок спал, ночью я высосала его дыхание»²².

III

Тот, кто остановится в гнилом, разрушенном доме, будет плохо спать в бурную ночь.

Томас Адамс (1629)¹'

Вызывающая тревогу окружающая обстановка обостряла физические и психические недуги. За редкими исключениями, спальные помещения были непригодны для спокойного отдыха. Фасады большинства городских домов выходили на улицу, и даже те здания, обитатели которых могли позволить себе ставни и застекленные окна, были недостаточно изолированы²⁴. Слух обострялся не только вследствие плохой ночной видимости, порой он становился для спящего основным связующим звеном с внешним миром²⁵. Все это не имело бы такого значения, если бы в больших и малых городах по ночам не было столь шумно из-за дерущихся пьяниц, работающих без отдыха ремесленников и прибывающих со своей продукцией после полуночи жителей деревень. Похоронные звоны извещали о смерти кого-нибудь из соседей. В звуковом ландшафте городских окрестностей эти шумы усиливались оттого, что постройки были деревянными. В пьесе «Источники Ипсома» (Epsom-Wells; 1673) о провинциальном городке говорится: «Здесь всю ночь так безобразно шумно»; в то же время Буало недовольно отзывался о Париже: «Господи, какой он шумный! Что за скорбные стенания лезут мне в уши и не дают сомкнуть глаз?» По мнению одного из жителей Лондона, в 1700 году это был город, «где покой и тишина в самую темную ночь не смеют высунуть голову наружу»²⁶. Хотя сильнейшую тревогу вызывал резкий звон пожарного колокола, имеющего «такой особенный, торопливый монотонный звук»²⁷, обитатели городов самую большую досаду приберегали для ночных дозорных. Многие никак не могли привыкнуть к их крикам. Исключение составляла Элизабет Дринкер, которая в 1794 году писала: «В отличие от многих, меня никогда сильно не беспокоили обычные ночные звуки, если я могла их объяснить и они не были слишком громкими». Иногда ее сон тоже прерывался: однажды вечером Дринкер услышала «вопль на улице, вой собак и удары, как мне показалось, в нашем доме»; несколько позднее раздался «крик о пожаре». «Не спала, — записала она в своем дневнике, — ни единого часа в течение всей ночи»²⁸.

Более уединенными были вечера в сельской местности — с ее рассредоточенным населением, обширными пустыми пространствами и гораздо меньшей суетой. «Половина обитателей желала бы послать нас к дьяволу», — ворчал Уильям Бекфорд, когда его попутчик кашлял ночью по прибытии в отдаленный испанский городок. Но все же сон мог быть нарушен: если не голосом человека, то звуками, издаваемыми другими представителями животного мира — от лягушек и кузнечиков до лающих собак, томящихся от любви котов и не осведомленной о времени страждущей домашней скотины. В молочном регионе Восточной Англии распространенное выражение «час быка» означало «полночь» — время, когда волы, вызывая самок, мычали во все горло. И наоборот. Некий автор дневника из Сомерсета жаловался: «Несмотря на раннюю пору, нас сильно беспокоили возня и рев коровы под окном. Наша корова производит столько шума, надо отправить ее к быку»²⁹.