На исходе дня. История ночи

В некоторых домах, особенно в тех, что были сконструированы из крепившихся в земле деревянных рам, крысы и мыши так возились, что стены и балки, казалось, того и гляди, обвалятся. «Мы могли бы отдохнуть, — заметил в 1677 году шотландский путешественник, — если бы мыши не устроили свидание над нашими головами». В старых домах рассохшиеся бревна, непригнанные доски, расхлябанные двери, сломанные окна и дырявые дымоходы создавали собственную какофонию. В холодную погоду было еще хуже. Скрипели не только замочные скважины, но и дверные петли с засовами, крыши протекали. «Черепица и солома — это материалы, к которым ураганы и бури испытывают антипатию, — говорил Джордж Вудвард из Восточного Хендреда. Неудивительно, что члены семей, однажды разбуженные бурей, отказывались вновь идти спать, пока ветер и дождь не стихнут. В 1703 году Томас Нэш, его жена и служанка проснулись от «яростного урагана» около двух часов ночи и были «не в состоянии лечь в кровать из-за сильного шума, скрипа черепицы и боязни, что мой дом рухнет на меня. Я спустился в гостиную помолиться»³⁰.

Низкая температура воздуха не давала спать зимой, особенно после того, как в XVI, XVII и XVIII веках Западная Европа и северная часть Северной Америки пережили малый ледниковый период. Теплые времена года сократились, зимы, как правило, были сырыми, и Темза замерзала 18 раз. Для большинства млекопитающих, в том числе и людей, наиболее благоприятной для сна является температура воздуха, колеблющаяся от 70 до 85 градусов по Фаренгейту, при этом оптимальная температура — 77 градусов[91]. При температуре значительно ниже комфортной термальной зоны человека сон становится более чутким и фрагментарным, что хорошо было знакомо людям раннего Нового времени, дрожавшим от холода в не защищенных от непогоды домах с земляным полом. Согласно Коттону Мазеру, в одном из январей в Массачусетсе стоял такой холод, что замерзала влага, выступающая на концах торчавших из пламени поленьев. Даже в комфортабельных жилищах зимой чернильницы, сосуды с водой и ночные горшки иногда за ночь промерзали. В 1767 году Dillenius жаловался лондонским читателям Lloyd's Evening Post: «Часто я не могу заснуть часами из-за того, что у меня мерзнут ноги. Я кутаюсь в любую одежду. Я согреваю свою постель до тех пор, пока не появится возможность к ней прикоснуться. Поставленный в безвыходное положение, всю зиму я дрожу каждую ночь». «Мне слишком холодно, чтобы ложиться спать», — заметил пастор Джеймс Вудфорд. Видимо, по той же причине многие не хотели по утрам расставаться с одеялами³¹.

Разумеется, в первую очередь наслаждались насекомые. В постельном белье находили себе печально известное пристанище вши, блохи и клопы — несвятая троица энтомологии раннего Нового времени. Появление раздражения на коже, по всей вероятности, обусловлено сочетанием ее чувствительности, обостряющейся к одиннадцати часам вечера, с предрасположенностью человека к зуду. Спящим британцам не приходилось страдать от тех паразитов, включая тарантулов и скорпионов, которые досаждали европейцам, жившим в теплом климате, например в Италии. Им не приходилось бороться и с ненасытными комарами, из-за которых, главным образом летом, пользовались дурной славой английские колонии в Северной Америке; хуже того — Джон Харроуэр, слуга из Виргинии, однажды ночью нашел у себя под подушкой змею. Однако то, что люди в Британии по отношению к постельным паразитам часто употребляли военные термины, к примеру «войска», «отряды», «укомплектованный полк» и «целые армии» клопов, говорит о многом. Томас Легг в произведении «Жизнь низов» (Low-Life) писал о «бедняках, которые иногда, находясь в постели… нащупывали спички, чтобы зажечь огонь и начать охоту на клопов». В уличной балладе под названием «Как 25 шиллингов были издержаны за неделю» упоминаются «три фартинговые свечи для еженощной ловли клопов и блох». Естественно, «охотники» должны были подсчитать стоимость искусственного освещения, отсюда предостережение — «извести свечу и найти блоху»³².