На исходе каменного века

Сзади послышался шорох — мимо Гала, брошенный слабой рукой, пролетел камень. Гал строго проговорил:

— У ланнов так поступал трусливый Баок! Иди за мной!

Лицо чужеземки напоминало темную маску, на которой выделялись полные ужаса глаза. Мужчины-рабэ убили бы ее на месте, если бы она подняла на них руку. Она ненавидела их так же, как и они ненавидели друг друга. Эту ненависть, привычную для рабэ, она перенесла на светловолосого чужеземца. Она не ждала от него милосердия — так же как и от своих соплеменников.

Они насиловали ее плоть, их не интересовало, голодна она или нет. Вдни Великого Засушья, когда племя двинулось к невысыхающей реке у края джунглей, ее бросили на пути, истощенную от голода и жажды. Урабэ так было заведено. Они не заботились друг о друге, а больных и ослабевших оставляли на произвол судьбы. Но если так вели себя соплеменники, то почему чужеземец должен отнестись к ней иначе? Он напоил и накормил ее только для того, чтобы она больше не худела. Он убьет ее, как только оживит огонь. Вот она и решила упредить его, первой нанести удар — тогда она сама насытилась бы его мясом…

Теперь она ждала, что чужеземец вот-вот обрушит на нее свою страшную палицу. Она останавливалась, порывалась бежать, но он шел спокойно и ровно, не оглядываясь, будто ее и вовсе не было, и она, пугаясь темноты, шла за ним.

Наконец Гал остановился. Еще днем он приглядел среди камней удобную для ночлега площадку. Что соплеменники близко, чужеземка не знала, костров она не видела, а отсюда их можно было увидеть, лишь забравшись на скалу. Здесь Гал и дождется утра.

Он расстелил на земле край накидки, лег, жестами объяснил чужеземке, чтобы шла к нему, легла рядом — так они могли бы накрыться другим краем. Ае продолжала сидеть на месте, охватив руками колени. Ее худенькое тело, облитое лунным светом, сиротливо выделялось среди камней. Галу было жаль несчастную маленькую женщину, но он не повторил своей просьбы, понимая, что любая настойчивость с его стороны только встревожит ее.

Утомленный за день, Гал уснул. Его сон был скор, крепок и чуток — так издавна спали воины-ланны. Они легко засыпали и так же легко пробуждались, если чувствовали опасность. Ночью Гал просыпался, прислушивался к тишине и снова засыпал, а Ае все так же сидела на месте, будто и не спала. Она действительно провела не лучшую ночь: то, что она пережила в последние сутки, потрясло ее, гнало сон. Соплеменники обрекли ее на смерть, а чужеземец спас; следуя обычаям своего племени, она пыталась убить его, а потом ей как-то сразу открылась вся жестокость законов рабэ; она сравнила светловолосого со своими сородичами и поняла, что бояться следовало не его, а их. Ни один мужчина-рабэ не был так добр с ней, как он… И она пошла за ним. Она сама удивлялась, как круто изменились ее представления о добре и зле. Все, чем она до сих пор жила, было связано со злом; зло в облике ее соплеменников и сейчас распростерло над ней свои темные крылья. Она знала то, о чем и не догадывался Гал: если у рабэ не было иной пищи, они поедали трупы своих соплеменников. Рабэ непременно появятся здесь, чтобы унести мертвые тела к вечернему или утреннему костру, — ведь они не сомневались, что она мертва. Она боялась уснуть, она хотела вовремя предупредить светловолосого: он избавил ее от смерти — теперь ее очередь спасти его…

Но маленькая женщина не выдержала ожидания — уснула. А когда она открыла глаза, было раннее утро, и чужеземец уже встал.

Взглянув на ее недоуменное, растерянное лицо, он улыбнулся. В глазах у Ае ожил и тут же исчез страх: в смехе светловолосого не было ничего злорадного, ничего угрожающего. Она неуверенно приблизилась к нему, робко коснулась рукой его груди, будто хотела убедиться, что перед ней не дух, а живой человек. Волосы у него были не темно-каштановые, как у рабэ, а светлые, выцветшие на солнце, и борода светлая, и глаза были не здешние, светлые, и улыбка открытая, светлая. Он казался не человеком, а духом. Она с возрастающим любопытством разглядывала его, она не скрывала своего удивления и восхищения: ни один мужчина из племени рабэ не мог сравниться с ним по силе и росту, ни у кого из них не было таких твердых мускулов, такой мощной палицы, таких дротиков и копья! И он стоял перед ней спокойный, добрый, приятно улыбающийся. Рядом с ним ей становилось непривычно легко.

— Гал! — сказал он, показав на себя.

— Ае! — выговорила маленькая женщина.

Больше они ничего не успели сказать: утренний ветерок донес до них запахи людей. Гал тут же взобрался на скалу, взглянул вдоль Шу. Рабэ зажигали костры, а сюда спешил отряд воинов, издали их тела казались черными.

Ае тоже вскарабкалась вверх.

— Рабэ!.. — она проговорила скорее с тревогой, чем с радостью, и вдруг обеими руками толкнула Гала в грудь, показывая, чтобы уходил.

— Рабэ, рабэ!.. — взволнованно повторяла она, дополняя свои слова языком рук, тела и головы. — Гал должен уйти! Если рабэ увидят светловолосого, они убьют его и съедят!..

Гал понял язык маленькой женщины, его обрадовало, что она беспокоилась о нем.