На исходе ночи

Продажа Лизиных костылей ошеломила Агашу. Она сначала побледнела, затем зажглись пятнышки румянца на щеках, взгляд остановился, как будто она взглянула в глубь себя.

— Видите вы это, бабы? Видите вы эту девочку? Видите ее детское сердце? Кто же после этого скажет, что не выйдет у нас наше дело и что не надо нам за него браться?

— Уж ты не напирай, и без тебя все нам понятно, — отозвалась чернобровая женщина в цветной шали, как бы оправдываясь в какой-то своей вине.

Агаша подошла к Лизе, взяла ее обеими руками за голову и поцеловала:

— Желание у тебя было правильное. Умница девочка, — сказала она торжественно. Потом, желая смягчить официальность тона, она прибавила: — Умница, Лизочек, умница.

Охваченная счастьем, Лиза спрятала голову под подушку. Агаша попробовала повернуть ее к себе за плечо, но девочка свернулась калачиком, уперлась и забилась в угол кровати. Агаша оставила ее, посмотрела на Маврушу и Спиридона, покачала головой и очень тихо укорила их:

— Чья же это была дурацкая выдумка — костыли продать?

Агаша погладила Маврушу по голове и неловко пожала руку Спиридону.

Тут я узнал, что с большой настойчивостью и очень скрытно все эти дни, с прощеного воскресенья, Кузьма, Степан и Агаша вели подготовку стачки и что теперь уже все приготовлено к последнему шагу, к открытому выступлению, осталось только решить, когда начать. За этим теперь они и собрались.

— Трудно это решить нам одним, и ваш голос на нашем военном совете был бы в пользу, — обратился ко мне Кузьма. — К нам теперь со стороны не подпускают никого. Заезжал тут в город агитатор от партии под видом профессионального союза, — его в привокзальных номерах арестовали, даже чайку напиться не успел. Бастовать мы решили. Об этом спору больше между нами нет. Но вот придумали бабы новое дело — объявить забастовку и разъехаться в деревню, по домам. Чего, мол, здесь торчать на хозяйских глазах! Дело к весне, поздняя масленица в этом году. Скоро подойдет навоз возить; глядишь, коров выгонят, травка зазеленеет, сморчки пойдут, щавель. Да и воздух в деревне человеку поддержка. А хозяин сразу увидит, как разъезжаться начнем, — дело насерьез затеяно.

На этом — как плотину прорвало — заговорили все, заспорили.

Мне было ясно, что разъезд по деревням был бы ошибкой, но я предпочел вначале послушать, что скажут Степан и Агаша.

Степан стал взвешивать практические выгоды и невыгоды того и другого положения. Его перебивали женщины и очень убедительно противопоставляли одним практическим доводам другие, не менее веские. Спор становился бесплодным: бытовые соображения были до бесконечности разнообразными и говорили в пользу того и другого решения. Спорщики сравнивали семейный бюджет при проживании в коноплинских корпусах и в случае разъезда по деревням. Степану было трудно угнаться за тонкими расчетами баб.

К счастью, дело поправила Агаша. Выбрав тихую минутку, она раздумчиво сказала:

— По-старинному говорилось: от грозы либо все в кучу, либо все врозь. Зачем же нам врозь, если мы своему делу верим? Лучше уж все будем в куче. А там что судьба ни даст: либо выручит, либо выучит.

Люди заколебались. Кузьма первый перешел на сторону сына и Агаши:

— И то, давайте кучей. Разъехаться — это как веник по прутику рассыпать. Тогда всей нашей спайке будет конец, и обработает тогда нас Архип Коноплин, каждого порознь и в одиночку. Когда все вместе, то робкому смелый подпора: как в телеге — переднее колесо лошадь везет, а задние сами катятся. А будет тяжковато — ничего: много ль нам надо, мы по-военному, как генерал Скобелев говаривал: под голову кулак, а высоко, так на два пальца спусти ниже. Русский человек тих да терпелив до зачину. А уж как начал, так на полдороге не останавливается, по уши влез, так и маковку туда же. Чем жить и плакать, лучше спеть да умереть. А там посмотрим, кто кого, по-солдатски: в поле две воли, чья сильнее?

Однако бабы остались при своем. Было решено предоставить каждому действовать по своему усмотрению: оставаться здесь или уезжать в деревню, кому как удобно будет.

Я считал, что такое решение уже наполовину предопределяет неудачный исход затеянной борьбы, и был в отчаянии.

— Что нос опустил? — сказал Кузьма сыну Степану. — Думал, с народом обходиться — легкое дело, тяп-ляп — и вышел корапь! Как же, поди-ка! Командовать да еще в бою — великое дело. Это мы, солдаты, знаем. Недаром говорится: не огонь железо калит, а мех. Огонь-то сначала мехом вздуть надо! А мехами орудовать ты, видно, еще не мастак.