На исходе ночи

Все молча ждали, когда шеф закончит «ловить кайф». Наконец он, очнувшись, взглянул на старые стенные часы:

— Поехали! Иван, портфель не забудь.

Коренастый малый полез под диван и вытащил туго набитый объемистый черный портфель.

Машина уже успела покрыться слоем вязкого мокрого снега.

— Смотри, как метет. В самый раз. Не зря говорится — нет ничего лучше плохой погоды. Кино было такое. Интересное. Детектив. — Луи засмеялся. Поехали! — скомандовал он. — Номера снимать не будем, залепим их снегом.

Пока Иван возился с номерами, Луи уселся на место водителя, осветил панель, убедился, что бак почти полон, и удовлетворенно пробормотал:

— Путь неблизкий, но хватит, еще и останется хозяину тачки на дорогу до милиции.

Стоял глухой предрассветный час, когда «Волга» с выключенными фарами, будто белое приведение, едва различимая на снежном фоне, въехала в село Кобылково. Жизнь словно вымерла в этом большом многолюдном селе, раскинувшемся на правом берегу Днестра. Так, во всяком случае, казалось пассажирам «Волги». И потому они были неприятно удивлены, увидев в центре села, возле церкви, грузовик. В кабине вспыхивал огонек сигареты. Возле кабины стоял человек в огромном тулупе, делавшем его коренастую фигуру еще внушительнее, и, опершись о ружье, разговаривал с шофером.

Водитель «Волги», грязно ругнувшись, прибавил газу, и машина вскоре оказалась на противоположной окраине Кобылкова.

— Вот дела… — растерянно протянул Луи, — черт бы побрал этого атасника[25]. Дрыхнул бы себе в тепле, так нет, торчит на улице, бдительность показывает. Но и мы отмахали сотню километров не для того, чтобы локш тянуть.

Остальные угрюмо молчали. Молчание нарушил Иван:

— А может, отложим дело, Луи? — Он говорил нерешительно, даже заискивающе.

— Опять сдрейфил, Ванечка? — В темных, неестественно блестящих от чифира глазах шефа зажглись злобные огоньки. — Назад пустыми не поедем, отрезал он. — А с тобой после потолкуем, дорогой.

И хотя эта угроза была адресована только Ивану, все притихли. Они хорошо знали буйный, временами истерический нрав своего шефа и предпочитали не перечить ему.

Полчаса спустя машина снова въехала на главную улицу и остановилась невдалеке от смутно белеющей на пригорке церкви. На этот раз улица была совершенно пустынной. О грузовике и человеке в тулупе напоминали лишь следы колес и огромных сапог сторожа.

Луи открыл дверцу, осмотрелся и скомандовал:

— Действуем, как всегда. Я — в машине, Сава — на стреме, Бума и Иван — в клюкву[26].

Иван открыл портфель, порылся в нем, что-то достал, спрятал под куртку, уже хотел было положить портфель обратно, когда прямо над его ухом раздался злой шепот шефа:

— А это? Да ты, Иван, и в самом деле сдрейфил.

Луи щелкнул замками портфеля и вынул три обреза. Короткие и широкоствольные, они походили на старинные пистолеты: не хватало только раструба на конце ствола. Два «пистолета» он сунул Буме и Ивану, третий Саве, коротко приказав:

— Шмолять только в крайнем случае, но наверняка.

Ему никто не ответил, и трое молча зашагали к церкви. Иван и Бума легко перемахнули через невысокую ограду, Сава остался на улице. Иван достал из кармана банку, смазал густой маслянистой жидкостью оконное стекло, приложил газету, надавил шапкой. Хрупкое стекло почти беззвучно треснуло, и его осколки прилипли к бумаге. Он осторожно свернул ее, спрятал в карман куртки. За стеклом оказалась металлическая крестообразная решетка. Иван с сомнением потрогал толстые металлические прутья, покачал головой. Бума понял без слов, подал обрубок водопроводной трубы с расплющенным концом, в котором была сделана прорезь. Иван попытался зацепить самодельным гвоздодером шляпку гвоздя, однако та не поддалась.

— Ну чего ты там? — нетерпеливо зашептал напарник. — Давай по-быстрому…

— Не поддается, зараза, здорово загнали, под самую шляпку. И перчатки эти проклятые мешают. — Он со злостью сорвал толстые шерстяные перчатки и сунул их в карман. — Ты только Луи не говори, что без перчаток работал. Психовать опять будет.

Бума протянул ему ножовку:

— Попробуй лучше вот этим. Верное дело.

— Верное, да медленное, — пробормотал Иван, однако взял ножовку и задвигал ею по железному пруту. Раздался неприятный и довольно громкий скрежет металла. Он испуганно оглянулся, прошептал: — Вот что я тебе скажу. Бума, надоела мне эта волынка. Шефу что сидит себе в машине, а мы тут уродуемся. — Он хотел еще что-то сказать, однако напарник перебил:

— Ладно, кончай каркать.

Иван замолк, занятый своим делом. Вдруг пила, сделав последний ход, вырвалась, и он услышал мягкий звук ее падения на деревянный пол. «Черт с ней, с ножовкой, пропади она пропадом, — выругался он, — некогда искать». Иван обхватил обеими руками толстый железный прут и с усилием отогнул его. В образовавшуюся щель легко проскользнул худой Бума.