На исходе ночи

Валентин со своей спутницей медленно, чуть отстав от остальных пассажиров, шли по истоптанному, заросшему прошлогодней жухлой травой полю, и Воронков хорошо разглядел новую знакомую своего приятеля. В высоких черных сапожках, черных же, туго обтягивающих стройные ноги кожаных брюках и такой же куртке, она как будто только что сошла с экрана ковбойского фильма, а не прибыла обычным рейсом Москва — Кишинев. Это сходство с ковбоем или, скорее всего, амазонкой, довершали черные распущенные волосы, которые ворошил свежий ветерок. Она все время поправляла их-небрежным движением тонкой руки. Рядом с амазонкой ее спутник явно проигрывал, что не без удовлетворения отметил Воронков. Валентин был ниже своей дамы, и эту разницу не могли скрыть модные туфли на высоченных каблуках. И эти дорогие туфли, и шикарная дубленка, и массивная золотая печатка на толстом коротком пальце делали его похожим на внезапно разбогатевшего купчика, выставляющего напоказ свое богатство.

В душе Воронкова, шевельнулась ревнивая зависть, когда Валентин, полуобняв свою спутницу и едва не касаясь ее щеки губами, что-то зашептал ей на ухо. Она манерно вскинула красивую голову, отчего волосы черным водопадом растеклись по спине, и кокетливо рассмеялась. Они подошли совсем близко, и только теперь Воронков окликнул приятеля. Валентин представил свою знакомую. Она высокомерно смерила глазами Воронкова и протянула узкую мягкую руку в тонкой перчатке:

— Татьяна.

На привокзальной площади, как всегда после прибытия самолета, толпился народ. Валентин, взглянув на забитый уже до предела «Икарус», заторопился было на стоянку такси, но Воронков небрежно вытащил из кармана плаща брелок с ключом зажигания, поиграл им в руках. Валентин улыбнулся:

— Вас понял, — подмигнул ему приятель, и они направились к красным «Жигулям». Валентин, улучив момент, шепнул:

— Дома представишь Таню как мою жену. Ясно?

Воронков согласно кивнул и включил газ. Машина тронулась.

День выдался на редкость солнечный и теплый.

— Да у вас тут настоящая весна! — воскликнула молодая женщина, опустив стекло и подставив лицо теплому ветерку. — Не то, что в Москве. Не люблю мороза, — тоном капризной девочки сообщила она.

За окном машины мелькнул выкрашенный в голубое уютный крестьянский домик, каких уже мало осталось в окрестностях Кишинева. Татьяна проводила его восторженным взглядом:

— Какая прелесть, не правда ли, Валентин? Нам бы с тобой такой, летом бы здесь жили, зимой в столице.

Валентин ничего не ответил, но Воронков, увидев в зеркале его сразу поскучневшее лицо, подумал без всякого впрочем, сочувствия: «Дает ему прикурить, стервочка, видать, изрядная».

«Жигуль» остановился возле небольшого особняка на одной из тихих улиц в верхней части города. В глубине двора стоял новенький свежевыкрашенный металлический гараж. Валентин завистливо свистнул:

— Поздравляю, старик, ты делаешь успехи. Тачку оторвал, и гараж успел отгрохать. Молоток!

Воронков скромно промолчал и пригласил гостей в дом. Молодая, просто одетая женщина с невыразительным скучным лицом как старому знакомому улыбнулась Валентину и вопросительно взглянула на его спутницу. Перехватив этот взгляд, Воронков поспешно произнес:

— Познакомься, Галя, это жена Валентина.

В Галиных глазах промелькнуло недоверие, однако она радушным тоном пригласила:

— Что же вы стоите, милости просим, заходите.

Когда гости привели себя в порядок после дороги, все уселись в креслах возле маленького низкого столика в гостиной. На столике в продуманном беспорядке лежали журналы. Полуголые девицы в более чем вольных позах на их глянцевых ярких обложках и аршинные буквы названий «Плейбой», «Вог», «Эсквайр» призывали, требовали, заклинали: открой, посмотри, прочитай… Татьяна полистала один, снисходительно, с видом собственного превосходства окинула взглядом замелькавших девиц, и отложила. Перевела скучающий взгляд на стены, и в ее зеленоватых глазах вспыхнул огонек. Она легко поднялась со своего кресла и подошла почти вплотную к картине в позолоченной витой раме. На картине были изображены важные нарядные дамы и господа, стоящие по обе стороны железнодорожной колеи; они с интересом и недоверием наблюдали; как окутанный клубами дыма маленький, будто игрушечный паровозик тащит за собой несколько вагончиков. Поодаль, в стороне, стояли перепуганные необычным зрелищем мужики и бабы.

— Первая железная дорога из Петербурга в Царское Село, — прочитала вслух Татьяна название картины. — Художник Самохин. — Она на секунду задумалась. — Был такой, в свое время весьма известный. Первая половина девятнадцатого века. Теперь основательно подзабыт. — Она хотела еще что-то сказать, но передумала и перешла к висящей рядом небольшой картине, точнее, этюду в скромной деревянной рамке. Вгляделась в запечатленный на нем уверенными, нарочито грубоватыми мазками живописный уголок восточного города, яркое, смелое сочетание красок.