На исходе ночи

— Простите мое невежество, — вежливо прервал это невеселое перечисление Кучеренко, — что такое пентиконстарион?

Священник охотно пояснил:

— Богослужебная книга это… рабочая как бы для нас, священников. По ней служим от Пасхи до Троицы. И зачем только она им понадобилась?

— В самом деле, зачем? — повторил подполковник. — А не мог кто-нибудь из прихожан?

Эти слова явно не понравились старику. Он недовольно пошамкал губами, нахмурил седые брови.

— В священном писании сказано: не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего… На прихожан подозрения не имею, уважаемый.

Кучеренко ругнул себя за оплошность: контакт, который уже было наладился с этим преисполненным чувства собственного достоинства старым человеком, грозил разладиться. И он поспешно сказал:

— Вы уж, Кирилл Михайлович, извините, ваших мирян я не хотел обидеть. Просто служба у нас такая — спрашивать обо всем.

Мовилэ оглянулся на стоящих рядом оперативников и отвел Кучеренко подальше.

— Понимаете, — он говорил тихо, почти шепотом, — был один случай месяца два назад. Приходит ко мне человек и говорит: я художник-реставратор, прошу разрешения осмотреть церковь. И бумагу казенную показал.

— Какую бумагу?

— С печатью, а наверху написано — «Министерство культуры».

Кучеренко понял, что священник говорил о командировочном удостоверении.

— А фамилия там какая была, не запомнили? — без особой надежды спросил он.

— Да я вообще не стал читать бумагу, отослал этого человека в сельсовет. На всякий случай. Как раз перед его приходом дошла до нас печальная весть — злоумышленники в Селиште, в соседнем районе, залезли в церковь архангелов Михаила и Гавриила. Да об этом вы лучше меня должны знать. Церковный совет после этого несчастья Марина нанял, он универмаг тоже сторожит. Мы ему положили небольшое жалованье, он согласился за церковью смотреть. Да вот как получилось…

— Могло быть и хуже, Кирилл Михайлович, хорошо, что сторож жив остался. А этот человек, о котором вы рассказывали, как я понимаю, больше не появлялся.

— А вы откуда знаете? — удивился священник.

— Да так, догадываюсь…

— Не пришел больше.

— Как он выглядел? Может, особые приметы были, усы там или пятно родимое, шрам… Постарайтесь припомнить, это очень важно.

Старик раздумывал довольно долго.

— Не присматривался я, да и не понимаю ничего в этих особых приметах ваших… Худощавый такой, высокий, симпатичный и учтивый, нынче таких редко встретишь. Одет красиво. — Он сделал паузу и добавил: — Едва не запамятовал, вы уж меня, старика, извините. На машине он приехал. Красная была машина, это я хорошо запомнил.

Кучеренко попрощался со священником, и все вышли на улицу, где их поджидал председатель сельсовета. Возле церкви по-прежнему стояла, о чем-то степенно беседуя, группа пожилых сельчан. При появлении оперативников беседа прекратилась, и они молча, как по команде, повернули головы в их сторону.

— Почти вся двадцатка[30] собралась, — пояснил председатель сельсовета. — Всполошились.

— А вы как думали, — откликнулся Кучеренко, — понять чувства верующих можно. Да, кстати, — без видимой связи спросил он, — в какой больнице этот Марин?

— В ЦРБ его отправили.

— ЦРБ, насколько я знаю, это центральная республиканская больница. Значит, в Кишинев отвезли?

— Почему в Кишинев? — удивился предсельсовета. — В центральной районной он, в Приреченске лежит, я же говорю — ЦРБ.

Кучеренко про себя подивился пристрастию районных работников к громким названиям и посмотрел на часы. Было около шести.

— Сделаем так, Степан Афанасьевич, — обратился он к Чобу. — Вы с товарищами поработайте здесь, поспрашивайте, уточните детали, а я еще сегодня со сторожем хочу поговорить, если, конечно, доктора разрешат. Встретимся в райцентре, в гостинице. Григорий Панфилович подбросит вас на своей машине.

— Обязательно, Петр Иванович, все сделаем, — заверил его Штирбу. Черная «Волга» с подполковником, оставляя за собой белую морозную пыль, резво понеслась по сельской улице к больнице.

Дежурный врач, преисполненный важности молодой человек, достал из шкафа тоненькую папку с историей болезни.

— Марин Мефодий Яковлевич, — внятно и внушительно прочитал он, — 63 лет, доставлен в 4 часа 25 минут с огнестрельными ранениями средней тяжести в области лица, грудной клетки и левой голени. Извлечено из тела 64 дробинки.

— Как он себя чувствует, можно с ним поговорить? — неуверенно спросил Кучеренко. Диагноз произвел на него внушительное впечатление.

— А почему бы и нет, — лицо врача было по-прежнему строгим. Состояние больного не внушает опасений. Возможность летального исхода исключена. Мы сделали все, что надо, да и он старик крепкий, боевой. Маша вас проводит, — врач указал на девушку в белом халате, заглянувшую в кабинет.