На испытаниях

- Во дворе налево, корыта такие стоят с умывальниками. Я вас провожу, хотите?

- Нет, спасибо, найду.

Пока Лида умывалась, прошло еще два удара. Вообще воздух в Лихаревке был насыщен ударами, и пора было уже не обращать на них внимания.

5

- Пока не достроен Дом офицеров - а судя по замыслу, это будет дворец, - я вынужден кормить вас в предприятии общественного питания, которое лучше всего характеризуется русским термином "живопырка".

Майор Скворцов говорил очень по-своему: бегло, складно, щеголевато, голосом, натянутым, как струна, с каким-то даже легким дребезгом на гласных. Как будто звон невидимых шпор молодцевато сопровождал каждое слово. Наверно, из-за контраста манеры говорить и содержания все вместе выходило почему-то очень смешно. "А он ничего, - подумала Лида Ромнич. Хорошо, что он за мной зашел".

Столовая помещалась в нескладном одноэтажном здании с грибообразной пристройкой. У входа росло деревце на подпорке с тремя жалобно растопыренными ветками. Пыльные серо-зеленые листья, скрученные от жары полутрубочками, словно просили пить. На дереве висел плакатик: "Старший техник-лейтенант Неустроев".

- Почему старший техник-лейтенант?

- Гримасы быта, - отвечал Скворцов. - Заместитель по тылу, генерал Гиндин, после неудачных опытов по озеленению городка распорядился прикрепить к каждому офицеру персональное дерево, за которое означенный офицер отвечает головой. Судя по состоянию данного конкретного дерева, голова старшего техника-лейтенанта Неустроева находится в угрожаемом положении.

- Ну-ну, - сказала Лида. - А проще говорить вы не можете?

- Если надо, могу, - смеясь, ответил Скворцов.

Они вошли в дверь с надписью "Общий зал". В довольно обширном помещении толпились столы, покрытые сивой клеенкой. На столах ножками вверх стояли стулья. Уборщица мела пол, сердито шаркая веником.

- Здесь, кажется, уборка... - нерешительно сказала Лида.

Ее робкий тон воодушевил Скворцова:

- Ничего, ничего, проходите.

Он провел ее между столиками, под раскаленным взглядом уборщицы, к дальней двери с табличкой: "Зал N_2. Пользование, кроме старших офицеров, воспрещается". Лида опять замялась.

- Будьте спокойны, - сказал Скворцов. - Вы имеете дело со мной. Пока я здесь, вам обеспечен офицерский харч.

В маленьком "зале N_2" было светло и даже довольно игриво: белые занавески, веселенькие, трафаретиком, стены, голубые клеенки. Между окнами висел плакат с лозунгом: "Предотвратим залет мухи!" - а сами окна были забраны частой проволочной сеткой. Несмотря на это, мух в зале было порядочно. С потолка свисали безопасные для них, высохшие от жары липучки. Горячий солнечный свет крутыми, твердыми какими-то столбами входил в окна. За столами уже сидели сегодняшние попутчики. Лида кивнула им и села, осматриваясь.

На степс напротив висела большая, масляными красками, картина, по-видимому, копия с васнецовского "Ивана-царевича на сером волке", но копия вольная, фантастическая. Писанная явно неумелой рукой, она дышала какой-то дикой искренностью. Сказочные, аляповатые цветы розово светились в лесной черноте. Царевич, глупый и пучеглазый до одури, крепко держал поперек туловища поникшую в обмороке девицу. Ее рыжие волосы летели вбок, как пламя горящего самолета. Волк, насмешливо улыбаясь, вывалив язык, скакал прямо вон из картины, грудью на зрителя...

- Вас, кажется, заинтересовало данное произведение изобразительного искусства? - спросил Скворцов. - Даю пояснения. Всегда мечтал работать гидом. Это грандиозное полотно писал местный самодеятельный художник майор Тысячный. Страдает безответной любовью к живописи.

- Почему безответной?

- А неужели вам нравится?

- Чем-то - да.

- Пронзительная картина, - подтвердил генерал Сиверс. - Я бы ее купил. А он не продает своих работ, этот Тысячный?

- Кажется, нет.

- Жаль, я бы купил.

Чехардин, прищурившись, взглянул на картину:

- Народный примитив... Впрочем, не без чего-то.

- Вы это серьезно? - по-детски спросил Ваня Манин, перебегая глазами от лица к лицу. - Ну, значит, я дурак.

- Я тогда тоже дурак, - сказал Скворцов. - Никакой художественной ценности в этой картине я не вижу, хоть убейте.

- Правильно! - поддержал его Теткин. - Я тоже не вижу. Говорят, в капиталистических странах ослу кисть к хвосту привязывают, он и рисует, а потом эти картины продают за большие деньги...

- Молчите, Теткин, - отмахнулась Лида и повернула к Скворцову страдающие глаза. - Вы ничего не видите в этой картине? Нет, ничего вы не видите! Какие же вам картины нравятся?

- Какие? Ну, многие... - неопределенно отвечал Скворцов.

К этому вопросу он был не подготовлен. В живописи он был слаб. Он вообще во многих вещах был слаб и отлично это сознавал, но до того был восприимчив и чуток и к тому же так хорошо владел речью, что зачастую с полуслова понимал что к чему и умел казаться неопытному глазу чуть ли не знатоком. Сейчас он тянул время, чтобы поймать намек, хоть маленький... Тут бы он развернулся.

- Какие же именно?