На излете

Я не любил преступников по понятным причинам. Путь успешного преступника ведет в политику. Самого успешного — в президентское кресло, откуда он может писать новые законы для паствы. Я ненавидел политику, а значит — в преступном мире мог стать лишь шестеренкой. И все-таки, я согласился помочь Смертнику при условии, что он оставит нас в покое. Что стало моей мотивацией? Думаю, я охладел к фруктозе, а малышка Стивия не была уже такой узкой, как вначале. Одни нити слабеют, другие — натягиваются. Жизнь колесом едет по мозгам.

— Пора повышать градус, приятель.

На стене возле входа висит календарь. Сегодняшнее число обведено двойной линией. На рисунке изображен автомобиль, летящий по пустынному шоссе. Из окна высунулась физиономия водителя. Он смотрит назад, словно ожидая погоню.

Ему нужен был фургон, и у меня он был.

— Метафизик — мой прошлый напарник, любил сочинять новые рецепты, — сказал он мне, — распродадим остатки, и сможешь уехать из города с нормальной суммой. Заведешь детей и собаку. Наша ниша — психоделики.

Мы сделали в фургоне двойной пол. Вся подноготная — под двумя сантиметрами доски. Я почувствовал запах денег. Глаза горят жизнью сильнее всего перед тем, как окончательно потухнуть, словно звезды. Стивия не должна была ничего знать о наших делах. Началась моя новая карьерная лестница. Поеденный коррозией фургон стал местом моей работы и отдыха. По выходным я брал в нем Стивию, а в остальные дни — колесил по маршрутам, составленным Смертником. Любовь и проклятье.

Мы грузим набитые чемоданы под половицы. Старый карбюратор будет отдаваться впускному коллектору, как в последний раз.

Докопаться до правды — это не про логику и пропозиции.

Ее слюна, словно паутина развратного паука, блестит в натяжении между пухлыми губками, когда я наваливаюсь сверху. Это ловушка, в которую я так стремлюсь. Пробираясь через темный коридор, я боюсь зажигать свет, здесь все наполнено животной похотью, готовой взорваться от малейшей искры. «Кто здесь?» — ору я в пустоту ее внутренностей.

Что будет, если совершить без всякой подготовки нечто противоречащее законам эволюции?

Смертник чертит новую дорогу на торпеде. Нас останавливает полицейский.

— Только без нервов, — бормочет напарник, вытирая улики с лица.

Два сантиметра отделяют меня от пожизненного. Ему плевать на все, в его жизни нет длинноволосой бестии. Полицейский светит своим фонарем в стекло, жестикулируя свободной рукой. Чего он хочет от нас? Если я закрою глаза — может быть, он исчезнет?

Марионетка верит в свою свободу, даже видя нити, тянущиеся с километровой высоты небес.

Стивия впивается в меня когтями, сдирая сухую кожу. Забываясь в такие моменты, она не скрывает свое лицо. Пожирательница мартовских котов. Настоящая любовь — это наркотик, после которого краски погаснут навсегда. Пока не примешь новую дозу. Стивия раскрашивает мой черно-белый портрет, добавляя цветных морщин. Она не умеет любить. Если твоя любовь однажды заканчивалась — какова ей цена? Я отдам за ее чувства всю мелочь из карманов.

Всегда остается проблема первопричины.

Я открываю двери багажника. Полицейский разглядывает мешки, поправляя очки.

— Куда столько сахара?

— Мы сладкоежки, — замечает Смертник, потирая пистолет за своей спиной.

Мы везем дюжину пятидесятикилограммовых мешков. Каждый раз, когда мы достаем часть товара — мне приходится выгружать эти долбаные мешки с сахаром. Так что я отлично знаю их количество и вес. Полицейский говорит, что сахар вреден. Он в отличной форме в свои шестьдесят только благодаря правильной диете и физкультуре. Смертник называет таких «олдодрочерами».

— Они берегут себя для старости, чтобы на пенсии выебываться при низкой конкуренции, когда не сходить под себя — уже достижение.

Я порождаю быт, или быт — порождает меня?

Ты уже не сморщенный сухофрукт в потертом свитере. Теперь ты — сморщенный сухофрукт в модной рубашке и при часах, отмеряющих время до схлопывания Вселенной. Легкие сжимаются. Воздух проскальзывает через осколки зубов. Надо бы их сделать. Работа становится уколами от депрессии. Сделка с совестью подобна сигарете — приятна лишь в моменте и привыкаешь. Выберите то, что ненавидите. Ведь от ненависти до любви один шаг. И вам достаточно будет этот шаг сделать. На этот шаг, правда, может уйти вся жизнь. Но если взяться за то, что любишь изначально — вообще двигаться не придется. А это ведет к деградации.

Смертник признался мне незадолго до того, как все развалилось. Он затеял эту игру, чтобы выманить своего бывшего напарника на улицы. Продавая чужой труд, он надеялся вызвать злость в Метафизике. У них было незаконченное дело.