На излете, или В брызгах космической струи

С легкой руки Володи Ткачева я несколько лет был активным членом кружка авиамоделистов при харьковском Дворце пионеров. В кружке научился не только проектировать и собирать достаточно сложные модели, но и управлять ими в полете. Одно время полностью захватили “пилотажки” и модели воздушного боя. Но со временем увлекся изготовлением летающих моделей-копий. Мое увлечение сохранялось долгие годы, а высшим достижением стала копия американского самолета F-102, которую сделал из тонкого дюраля по заводской технологии. Но, это уже было, когда учился в Харьковском авиационном институте и работал на авиационном заводе.

Когда умчат тебя составы

За сотни верст в далекий край,

Не забывай родной заставы,

Своих друзей, своих подруг не забывай.

Не забывай, что после вьюги

С весной опять приходит май.

Не забывай своей подруги,

Своей весны, своей любви не забывай.

Эту песню я услышал во сне. Я проснулся, когда уже отзвучали ее последние аккорды. Мелодия, а особенно слова песни показались необыкновенно выразительными. Непостижимым образом они затронули какие-то особо чувствительные струны души девятилетнего ребенка, каким тогда был.

Несколько минут лежал и тихо плакал от избытка переполнявших меня чувств. “Я никогда тебя не забуду, Людочка”, – мысленно повторял одну и ту же фразу, заливаясь слезами. Возможно, это была песня-предчувствие моей судьбы. Не знаю. Но, мелодию и слова запомнил с того самого единственного исполнения. За пятьдесят с лишним лет мне так и не удалось услышать песню. А память сохранила лишь эти два куплета, да обрывки стихотворных фраз. Я не искал песню. Зачем? Она до сих пор живет в моей душе – такой, какой помню. Мне незачем ее менять.

А в то утро, когда она прозвучала из репродуктора, до нашей первой весны оставалось еще более семи лет, то есть ровно столько, сколько тогда было моей подружке Людочке, с которой уже дружил больше двух лет.

С того самого дня к Людочке я всегда относился с особой симпатией, как ни к какой другой девочке. А через много лет девятнадцатилетняя девушка призналась, что она это знала, причем именно с семилетнего возраста. И ей нравилось мое отношение к ней.

Летом шестидесятого года впервые увидел землю с высоты. И я не был пассажиром. Целый день на допотопном “кукурузнике” мы распыляли химикаты над колхозными полями. По командам летчика включал и выключал распылитель. Мы взлетали и садились для дозаправки с десяток раз и летали на высоте “бреющего полета”. Восторгу моему не было предела.

А осенью моя подружка поразила тем, что стала чемпионкой города среди школьников по художественной гимнастике. Именно тогда осознал, что она необыкновенно привлекательна и может нравиться другим ребятам. В тот день окончательно понял, что люблю Людочку, и мне еще предстоит бороться за ее признание. И тогда решил удивить ее так же, как она удивила меня. Через месяц меня приняли в аэроклуб – на курсы подготовки планеристов. Людочка была в восторге.

Весна шестьдесят первого года стала нашей с Людочкой первой весной. Мы объяснились без слов и все дни, оставшиеся до моего отъезда в Крым, были так счастливы, как никогда больше потом.

Крымское лето подарило мне крылья. За три месяца ежедневных полетов освоил столько, что был отмечен инструктором, который пригласил меня на командные сборы планеристов и предложил обучаться по особой программе. В то лето я видел небо и землю такими, какими не видел больше никогда.

Но, с осени началась черная полоса моей жизни. Без объяснения причины, моя любимая Людочка порвала все отношения на долгих пять с половиной лет. А через месяц узнал, что не прошел медкомиссию военного училища летчиков. Вдобавок меня тут же отчислили из аэроклуба. Я потерял подругу и любимую. Я потерял мечту. Я разом потерял все, чем жил в юности.

Долгие годы душа разрывалась от боли. И эту боль я доверял только моим стихам и никому больше. Никто, даже друзья, не знали о том, что творилось в моей душе. А внешне был бодр, даже весел и хорошо учился, почти не прилагая усилий.

Учебу на первом курсе авиационного института мне, как и многим студентам технических вузов, пришлось совмещать с работой на авиационном заводе. С непривычки было тяжело, зато отвлекало от тяжких дум. А на втором курсе, когда нагрузка спала, и осталась лишь учеба, беда навалилась с удвоенной силой. И я не выдержал. В институте мне было неинтересно всегда, а в состоянии депрессии – невыносимо тоскливо. Я перестал посещать занятия, не стал сдавать весеннюю сессию, и был отчислен.

Под давлением родителей согласился с их неверным решением и вместо срочной службы в армии угодил в военное училище. Бывшее ХВАИВУ уже изменило профиль обучения – стало готовить офицеров для ракетных войск стратегического назначения. Теперь оно называлось командно-инженерное училище – ХВКИУ. От авиации сохранилась лишь летная форма.

Так в круг моих интересов вошла ракетная техника. Я готовился стать военным инженером-ракетчиком. И на три года моим домом стала казарма.