На излете, или В брызгах космической струи

Потом ребята с мячом ушли, а оставшиеся затеяли игру в испорченный телефон. И снова Людочка сидела рядом со мной. А когда передал ей на ушко очередное слово, и ее пышные волосы коснулись моих губ, неожиданно осознал, что в тот момент мысленно поцеловал мою прелесть. И сердце замерло от сладостного восторга. Решившись, шепнул ей: “Джульетта”. Улыбнувшись, Людочка что-то передала дальше по цепочке.

Она так и не догадалась, что это теперь ее новое имя. Но, даже я не знал, что родившаяся сегодня фраза: “Людочка, ты – моя Джульетта”, – уже через девять месяцев станет ключевой в нашем объяснении. А еще через шесть лет она же навсегда вернет нам нашу большую любовь.

– Любовь, – ошалев от счастья, прошептал подружке новое слово. В этот раз Людочка с неподдельным удивлением пристально посмотрела на меня, но, потом, слегка замешкавшись, конечно же, передала дальше нечто иное, оставив это святое слово при себе.

“Прости меня, Людочка. Я больше так не буду”, – мысленно пообещал подружке. Но Людочка, похоже, совсем не обиделась. Всю оставшуюся игру она незаметно, короткими взглядами, посматривала на меня, и слегка отвернувшись, улыбалась.

А потом я долго провожал Людочку в ее общежитие. Не сговариваясь, мы пошли не напрямую, просто перейдя дорогу, а в обход, делая громадный крюк. Я подробно рассказал подружке о том, как летом работал на тракторе, как однажды целый день летал на маленьком самолетике, опыляя колхозные поля, и, наконец, как с братом ночевали на крыше дома, отрезанные наводнением.

А Людочка смотрела на меня с восторгом, как в самом начале этого дивного вечера, когда она только увидела меня у лавочки. Нам обоим явно не хватало времени, чтобы поделиться нашими летними впечатлениями, и мы снова и снова кружили по улицам и переулкам, не в силах расстаться у дверей общежития.

Людочка рассказала, как она все лето занималась гимнастикой в спортивной секции, и что у нее многое стало получаться. Только теперь понял, откуда у нее появилась такая удивительная походка, и не только походка.

“Людочка, любимая. Я снова в родных местах, на нашей лавочке, где в тот памятный августовский вечер впервые мысленно поцеловал тебя. За много лет здесь ничего не изменилось. Только подросли деревья, да рядом бегает и прыгает, развлекая себя, моя маленькая доченька Светланка. Ее мама незаметно для меня куда-то исчезла, похоже, по своим делам. А посреди двора тетя Липа о чем-то громыхает с моими родителями. Она все та же, словно законсервированная. И все здесь так, как было тогда, когда яркими цветами расцветала наша с тобой юность. До сих пор все, что было, как-то существует. И лишь тебя больше нет в этом мире, первая любовь моя.

Но, ты видишь, я все помню. Все-все. Вот он справа, через дорогу, почти у входа в твое общежитие – наш любимый клен. Помнишь, как однажды ты попросила меня принести букетик его желтых листьев? Это было тогда – в твою последнюю осень. Как ты радовалась, получив тот скромный, но очень дорогой для тебя подарок. Ты обняла мой осенний букет, словно старинного друга. Ты перебирала его листочки и, похоже, разговаривала с каждым из них. В тот момент ты была так счастлива. А мое сердце разрывалось. Мне казалось, я обманул тебя, любимая. Ведь я в принципе не смог бы выполнить твою простую просьбу и вместе с тем не мог ее не выполнить. Мне пришлось обойти оба парка и часть лесопарка, прежде чем удалось собрать ту охапку кленовых листьев, которую ты встретила так искренне и так трогательно, что я готов был провалиться сквозь землю. Была поздняя осень, как в том стихотворении, которое сочинил тебе накануне, и деревья давным-давно растеряли свою листву. Лишь в лесопарке не оказалось добросовестных харьковских дворников. И я страдал тогда и страдаю до сих пор оттого, что вынужден был пойти на невинный обман, который стал первым и единственным в наших с тобой чистых отношениях. Увы, ты об этом так никогда и не узнаешь, любимая. И мне горько сознавать, что никогда больше не смогу попросить прощения за ту единственную “ложь во спасение”. Прости меня, любовь моя. Прости за все, что я так и не смог сделать для тебя”, – мысленно обратился я к любимой, как всегда, когда приходил к ее могилке, где, мне казалось, она могла меня услышать.

Я снова посмотрел на клен, но не увидел ничего за пеленой внезапно подступивших слез. Закрыл глаза и незаметно для дочери смахнул выкатившиеся слезинки. Людочка так любила это деревце, а, скорее всего, место, где оно росло. Ей казалось, что так здесь было всегда, сколько она себя помнила. А я помню, как однажды на месте множества земляных щелей-бомбоубежищ, вырытых перед корпусом общежития еще в войну, огромный бульдозер сделал гигантскую ровную площадку. После его бурной деятельности, на оголившейся площадке, лишенной не только временных сооружений, но и маскировавших их непроходимых зарослей кустарника и бурьяна, чудом сохранились с десяток небольших елочек и средних размеров осина. Правда, оказалось, что за елочки я тогда принимал сосенки, только совсем маленькие.