На изломе

Петр оправился и сделал к ней два шага, и она вдруг приняла от лица обе руки и взглянула на него своими ясными глазами. Словно снопы ослепительного света брызнули на Петра из этих лучистых глаз, и он вспыхнул, как небо от первых утренних лучей.

– Сердце его теперь билось с невероятной силой.

Он уже смело подошел к ней и стал подле нее, улыбаясь и смотря ей в очи.

– О, мой рыцарь, – нежно произнесла Анеля, – ты меня спас от смерти!

– А ты дала мне жизнь! – ответил Петр.

Они сидели уже рядом. Много видела панна Анеля на дому у отца польских витязей: и рейтаров, и гусар, и улан, но ни один не поражал ее так, как этот русский враг ее отчизны, нет у него усов в три яруса, нет золоченой сабли и длинных шпор, не крутит он уса и не подбоченивается, но чувствует панна, что ни один из родственных ей витязей не устоит перед ним.

Не видал Петр красавиц, кроме сестры своей, Эльзы да сенных девок в своем доме, и в первый раз так близко один на один сидел он с девушкой, которая показалась ему краше майского дня.

– Сиротинка я бедная, – говорила Анеля на своем языке, – убиты отец и матушка, выжжено гнездо мое, и чуть покажу глаза – полонят меня враги. Куда я денусь? Ты один мой спаситель! – И она прижималась к нему.

Петр не понимал и половины из ее слов, но чувствовал, о чем говорит она, и жалость охватывала его сердце, а правая рука теснее и теснее прижимала к груди девушку.

– А ты говорила, что у тебя в Вильне есть свои!

– Есть тетка, но как доехать туда, а потом… как с тобой увижусь?

Сердце Петра радостно всколыхнулось.

– Увидимся! – весело ответил он. – Я сам тебя снаряжу с этим евреином, а там мы город возьмем, и я опять с тобой буду!

Анеля вдруг обняла его и прижалась губами к его щеке.

– Коханый мой.

Голова закружилась у Петра. Он сжал ее в объятиях.

– Милая!

– Так ты не покинешь меня?

– Ни в жизнь!

– Тогда зачем мне ехать, – сказала она, – ты с войском поедешь, а я с жидом в повозке.

Петр засмеялся:

– Я рад не расставаться с тобой!..

Чувство живой радости охватывало его всего и заставляло трепетать сердце.

Когда он вернулся в лагерь, отец увидел его сияющее лицо, он ласково ему улыбнулся и сказал:

– Да, не в пример иным тебя царь возвеличил!

Петр засмеялся. Ему забавно показалось, что радость его и отец, и все будут приписывать царской милости, а никто не знает того, что дороже всех милостей его сердцу первая молодая любовь.

И он наяву грезил Анелей.

XXI Царский отъезд

Тихо было в опочивальне царской ставки. Царь крепко спал после дневных трудов.

Днем всего было: суд и расправа, осмотр покоренного и полууничтоженного Витебска, военный совет и решение идти дальше на Вильну.

Теперь он спал, и вокруг него было тихо-тихо.

Молодой спальник храпел, раскинувшись на широком рундуке. В соседней горнице спали четверо дворянских детей, а у входа стояла крепкая стража под надзором молодого Петра Теряева.

Завернувшись в широкую епанчу, положив голову на седельную подушку, он лежал под деревом невдалеке от царской палатки и мечтательно смотрел на синее небо, усеянное звездами.

Он не мог спать по службе, да и так сон бежал от его глаз. Лицо его, обращенное к небу, выражало безмятежное счастье, губы улыбались, и он время от времени вздыхал полной грудью от избытка своего счастья.

В первый раз он полюбил. Полюбил со всем пылом молодой, неиспорченной души, со всем увлечением своей юной цельной натуры.

Он лежал под деревом и день за днем, час за часом воспроизводил в памяти свои недолгие свидания с милой.

Она уже не боялась его и весело, как козочка, выбегала ему навстречу. В дрянной еврейской каморке на жесткой деревянной скамье он сидел подле своей Анели и забывал с нею весь мир. Она учила его говорить по-польски, он ее по-русски, она ему пела свои польские песни, рассказывала про свою детскую жизнь, и он слушал ее, пожирая горящим взором, и время от времени обнимал ее так крепко, что она трепетала в его объятиях.

Впрочем, случалось, она плакала и говорила ему:

– О, я сиротинка! Что я могу быть для тебя? Полюбовницей. Но я убью себя лучше.

Петр возмущался:

– Никогда этого не будет. Ты примешь православие и станешь княгиней, моей женой!

– Разве позволит тебе отец?

Петр задумывался, но потом энергично встряхивал головою.

– Царю поклонюсь. Царь прикажет! А не согласятся – возьму я тебя и уедем с тобой на рубеж биться с крымцами. Нам везде хорошо будет! – Обнимая ее, он осыпал лицо ее поцелуями.

Она вытирала слезы и беспечно смеялась.

– От-то весело будет! Я оденусь жолнером[15] и с тобой вместе буду!

– Ну, вот видишь, – радостно воскликнул Петр, – и плакать нечего!

Один раз она встретила его бледной, встревоженной.

– О, возьми меня к себе скорее! – воскликнула она, едва его увидела. – Спрячь меня!

– Что такое?

– Пан Квинто был тут. Я видела его!

Петр отшатнулся и в недоумении взглянул на нее.

– Кто такой? Откуда?

– О, я не знаю! Пан Янек и его друг Довойно оба из гусар Вишневецкого. Они были в Варшаве. Я не знала, что они тут!

– Кто они? Что им до тебя за дело?

– Пан Квинто сватал меня, и родители дали ему слово.

Петр пошатнулся и побледнел.

– Так ты чужая невеста?