На изломе

– Научу тебя, миленький, на то и сюда пришел. Было мне видение: «Иди и вразуми неразумных, спаси от геенны огненной заблудшихся!» И пришел я, и Господь Бог со мной. Царь преклоняет ухо свое ко мне. Бог поможет, и вразумлю!.. – И он начал говорить, сперва тихо, плавно, потом более и более распаляясь, и наконец речь его полилась бурным потоком. Что было прежде и что теперь? Где прежнее благословение? Где прежняя вера? Один соблазн!! Он говорил: – Вот поют вместо «благословен грядый» – «обретохом веру истинную». То их пение на великое поношение православной нашей веры. Горе нам, горе! Имя сыну Божию переменили и печатают «Иисус». Звон и пение церковное – православным соблазн и попущение. Все-то кругом антихристово измышление и изощрение, дабы уловить душу православную. Наложил Никон проклятый печати антихристовы и на самого царя, и на слуг его, да не будет так! Господь Бог видит правду и указует избранным Его, а за гонения венец мученический; так древлe гнали апостолов и учеников его!..

И много говорил Аввакум, умиляя душу Терентия, населяя ее страхом за никонианцев и укрепляя в старой вере.

Когда они расставались, Аввакум благословил и поцеловал его.

– Еще единую овцу спас от сетей дьявола! – сказал он с умилением. – Благодарю Тя, Господи!

Терентий возвращался домой успокоенный, смелый и бодрый. Он знал, что ему делать, что думать, что говорить, и ко всему его радовала мысль, что боярыня так же думает, что он ей теперь брат по духу и скреплен с ней крепкими узами.

По дороге он опять встретил Киприана и на этот раз сам остановил своего коня.

– Спасибо, – сказал он ласково, – что надоумил меня!

Киприан широко улыбнулся и потряс кудлатой головой.

– Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и совет нечестивых погибнет! – заорал он таким диким голосом, что конь шарахнулся в сторону и понес князя.

Князь скакал и был рад этой быстрой езде, которая возбуждала его и соответствовала настроению его духа.

Конь был весь в мыле, когда князь въехал во двор. Он слез с коня и прошел в свои покои, едва раздевшись, как подошел к божнице и, сложив два перста, стал быстро наотмашь креститься, повторяя:

– Тако верую! Тако верую!

И никто в доме не знал, что происходит в душе Терентия и какие тучи он сбирает на свою голову.

IX Ночь свиданий

Прошло три дня. Князь Петр вернулся домой и стал слезать с коня, когда к нему подошел Федька Кряж и низко поклонился.

– Вернулся? – сказал Петр. – Долго же вы были! Что ж он, доволен?

Кряж встряхнул волосами и ответил:

– Приказал благодарить твою милость, а мне целый ефимок подарил!

– Что же наколдовали? – спросил князь, идя в горницу.

– Всего было! – ответил Кряж, идя за ним. – На мельницу водил, на воде гадали. Что он говорил, не знаю, а князь больно повеселел.

Петр отпустил своего стремянного и лег на лавку в ожидании обеда. Через несколько минут его позвали наверх. Как и прежде, обедали все вместе, только теперь уныло и хмуро проходила общая трапеза.

Князь Терентий сидел мрачный, сосредоточенный, а жена его, Дарья Васильевна, то и дело злобной усмешкой кривила губы.

Молодая княжна Анна была бледна и задумчива, да и Петр не больно радостен.

Старый князь и княгиня тревожно смотрели на детей своих и не знали, что делается в их сердцах. Даже когда окончился обед и женщины ушли, отец, оставшись с сыновьями, не знал, как вести беседу, чтобы хоть немного заглянуть в их души.

И он стал сперва говорить о царских делах, о боярине Нащокине.

– Великого ума муж! Всякую иноземщину видел и больно перенял…

Терентий усмехнулся и сумрачно сказал:

– Перенял только, как с людишек по две шкуры драть. Посчитать теперь налогов, податей всяких – беды! Стон кругом. Что в Москве делается?

Старый князь покачал головой.

– А что иначе сделать? Казна оскудела. Ратные люди деньгу требуют, а без ратных людей нельзя. Война с Польшей, война со Швецией.

– И дома нелады, – добавил Терентий и вдруг сказал: – Потому прежнюю веру утратили, никонианством заразились!

– Что? – закричал старый князь. – Али ты не в своем уме?

– И очень в своем, – хмуро ответил сын и вышел из горницы.

Старый князь испуганно и изумленно посмотрел ему вслед.

Так вот откуда вся его угрюмость. Господь упаси, до царя дойдет ежели.

Петр тревожно посмотрел на отца.

– Давно это у него? – спросил отец.

Петр покачал головой.

– Он старший брат. Мне ли его допрашивать, а сам – ты знаешь – он и слова не скажет.

– Эй, – вздохнул князь, – на горе этого протопопишку сюда допустили.

И с этими словами он, не допив кубка с медом, тяжело поднялся с лавки и пошел в опочивальню.

Скоро все в доме спали, начиная от князя с сыновьями и до цепного пса, окромя Федьки Кряжа, которому в эту пору была большая работа.

Сейчас же едва стихло все в доме, он шмыгнул в сад и громко прокуковал кукушкой пять раз. На этот его сигнал из терема вышла сенная девушка и, осторожно оглядываясь по сторонам, подошла к Кряжу. Они оба ушли в кусты, где шпалерами разрослись малина, крыжовник и смородина, и там зашептали.

– С чем, Федька? – спросила девушка.