На изломе

А потом – поползли разные слухи. Что Черными тюльпанами – везут в Союз и в Европу – афганский героин. Что пропадают вертолеты, что пропадают люди, что некоторые из самых кровавых провалов этой войны, когда сдавали и заводили в огненные мешки роты и батальоны – связаны с наркотой, с белым порошком. В Афганистане, через который прошло больше полумиллиона пацанов – их поколение утратило невинность. И вернувшись в Союз, он уже без каких-либо эмоций слышал странное и зловещее слово «наркомафия». Знал о том, что наркомафия процветает в Средней Азии, в крупнейших городах Союза, как спрут втягивая в гибельные сети всё новых и новых несчастных. Что шприцевое употребление наркотиков становится главной причиной распространения СПИДа в Союзе…

Накинув на голову капюшон, он шел вперед. В одиночку следить нельзя, но капитан был опытен, а Сынок – торопился и нервничал. Капитан узнал «гон» – типичное состояние наркомана перед ломкой. Быстрые дерганные движения, руки не на месте, постоянно хочется куда-то бежать. Наркоман перестает быть человеком, это животное, зависящее от дозы. Если дозы не будет, то для наркомана это будет пытка, какой и духи не придумают…

Значит, Сынок не только распространяет, он и сам употребляет. Интересно, как на него до сих пор не обратили внимания…

Сынок спустился в метро. Капитан – за ним, отметив, что метро в Киеве шикарное – ничуть не хуже московского. И глубокое – как питерское96. Вагоны были мытищинские, как в Москве, ходили часто…

Сынок вышел в самом центре… вообще, в Киеве из-за старинной застройки часть станций имела выходы, встроенные в первые этажи домов. Очень необычно…

Улица шла вниз, к площади Октябрьской революции. Сынок – шел прежним, быстрым шагом. Поспевая за ним, капитан достал небольшую, трофейную рацию.

– Брат, прием…

– На связи…

– Центр города. Идем к Крещатику.

– Принял.

На площади – был какой-то митинг, полоскались красные флаги. Отделенные от митингующих стеной милиции – белые каски, ОМОН, Внутренние войска – стояли под непривычным желто-синим флагом сторонники независимости, мерно скандировали.

– Гань-ба! Гань-ба! Гань-ба!

Выглядело это диковато, но капитана больше заботило, куда пойдет Сынок. Тут же милиции полно – а ну как его задержат…

У Консерватории Сынок свернул направо.

Капитан едва успел засечь момент передачи – поставщиком Сынока оказался какой-то неприметный, плюгавый мужичонка. Они провели передачу на ходу, как шпионы – миг, и небольшой сверток перекочевал от одного прохожего к другому.

Капитан пропустил мужчонку мимо себя, запоминая приметы, достал рацию.

– Брат, прием…

– На связи…

– Передача была. Идем от Октябрьской, от Крешатика. Площадь перекрыта.

– В парк идет, гнида. Я объеду… один справишься?

– Попробую.

– Хоп.

Сынок перебежал улицу… он был близок к вожделенной цели и уже мечтал, мечтал об игле в вене, как нормальный человек не мечтает ни о чем другом. Он перебежал дорогу… да, уходит в парк. Белые колонны… памятник Лобановскому – великому человеку и тренеру, создавшему великий клуб. Говорят, ушел на пенсию… жаль, жаль…

– Гнат, прием…

– На приеме.

– У входа – через пять минут.

– Принял.

Сынок искал место… место, чтобы вмазаться. Уходил в парк… ничего, щас ширнёшься. Щас так ширнёшься…

В два десятка шагов – капитан нагнал наркомана, коротко и резко ударил – так, как в свое время они брали духов. Не теряя темпа, подхватил моментально обмякшее тело и потащил, будто обнимая его…

…

– Хочешь?

Сынок, нервно облизываясь смотрел на ампулу морфина в руке капитана. Потом дернулся – но капитан убрал руку.

– Не дам!

Они надели маски – чтобы потом не опознать, а то мало ли. Ну и напугать, конечно. Их машина стояла на самой окраине Киева. Неподалеку гремела на стыках электричка. Шептался с ветром лес…

– Кто вы?

– Мы?

– Что вам надо от меня?!

Сынок заплакал. Капитана это не разжалобило – он видел наркоманов и видел, что они творят. Наркоман будет плакать, молить, умолять, говорить, что это последний раз – но это для него ничего не будет значить, он будет делать всё, чтобы получить дозу. Для него доза – это жизнь, ради дозы он зарежет родителей, что не раз и бывало.

– Вот это видал?

Капитан закатал рукав и показал татуировку – два барана над пропастью. Одна из татуировок ОКСВ97.

– Я ничего не понимаю. Отпустите меня!

– Все ты понимаешь, с..а!

С этими словами ампула упала на землю, и над ней завис сапог.

– Не-е-е-ет!!!

От дикого крика – содрогнулись даже афганские ветераны.

– Ну че, с..а. Говорить будешь, или продолжим?

Сынок закашлялся. Его уже ломало.

– Что… кхе… вам… надо…

– А то, дядя, что героин – наша тема. Понял? И соратников – нам не надо, понял?

– Что… кхе-кхе…

– Ты… с..а… второй номер распространял, так? Так я спрашиваю!? Говори, падло!

– Нет…

Ботинок с хрустом опустился на землю, Сынок одновременно завыл и заплакал.

– Вторая пошла, – один из боевиков в маске достал вторую ампулу, аккуратно положил ее на землю. – Дальше нам врать будешь, торчок е…ный, или вспомнишь?

Сынок заревел в голос.

– Я… правду говорю… я… морфин… траву… героина у меня … нет… ы-ы-ы…

– Да ну? А Ксюшу кто снабжал, а? Святой дух?

– Какую… Ксюшу…