На изломе

– У вас служат женщины? – с определенной долей иронии поинтересовался я.

– Да. – коротко ответил Кирилл и после некоторого замешательства добавил: – Кстати, не хуже мужчин. А иногда бывают просто незаменимы. Я не могу называть ее имени. Да и вообще не имею, наверно, права говорить о ней, но зная тебя… Возможно ты удивишься, то эта девушка – чеченка. Ее муж служил в милиции и был зверски замучен боевиками за то, что отказался помогать им, а затем – не дал совершить теракт. Потом они расправились с их детьми… Сегодня она – боец спецподразделения и борется с «темными силами» как умеет…

Потом мы молчали. Каждый думал о своем. Возможно, Кирилл вспоминал, как к нему пришла хрупкая черноглазая девушка с закрытым хиджабом лицом и заявила, что хочет отомстить боевикам за убитых мужа и детей, а он, не поверив ей и приняв за шахидку, сжимал за спиной рукоятку пистолета, чтобы на долю секунды оказаться быстрее того момента когда раздастся предательский выстрел или она замкнет на себе контакты СВУ4… Или быть может боевой генерал вспомнил, что прошли месяцы и эта хрупкая девушка в одной из азиатских стран после неудачной операции, сорванной предательством одного из «умеренных оппозиционеров», несколько километром тащила его тяжелораненого на себе по раскаленным южным солнцем пескам, пока не добралась до российского блокпоста…

Я же думал о том, что как все странным образом переплелось в этом мире. Одни женщины, наши милые и любимые женщины, встречают нас вкусным ужином дома, без умолку болтают о нарядах, сумочках и украшениях, радуют нас, раздражают, иногда даже мешают заниматься нашими, весьма серьезными мужскими делами, а другие – вот так с оружием в руках бескомпромиссно мстят за свою семью, своих любимых детей и остановить их священный гнев невозможно… А мужчины… Всегда ли мы остаемся мужчинами, достойными наших женщин – милых и нежных или воинственных и жестких? Не утратили ли мы способность быть защитниками, олицетворять собой мужское начало, быть надежной опорой нашим женщинам? Ведь сегодня некоторые уже не стыдятся жить за счет представительниц слабого пола, а иногда и просто сделать вид, что есть только они, их желания и их потребности, и ничего вокруг не существует: не существует любви, не существует семейных ценностей, не существует целого мира отношений Адама и Евы, чувств Ромео и Джульетты, Тристана и Изольды…

Мои рассуждения прервало появление в проеме калитки фигуры Дарьи и придерживающей ее под руку – девушки-спецназовца. Когда они подошли к нам, даже в кромешной темноте было видно, что лицо девушки имело неестественно белый цвет. Сама она содрогалась всем телом. Я хотел что-то сказать, утешить ее, но Кирилл положил мне руку на плечо и тихо сказал:

– Не надо. Пусть сама успокоится. Зрелище не для слабонервных.

Девушки пошли к машине.

– Ну, что? Напоишь меня чаем? – интонация Кирилла стала бодрой. И, не дождавшись ответа, он включил рацию: – Заканчивайте. Я – на связи.

Мы сели в машину и вернулись на дачу.

Там Сергеев, дав еще несколько указаний своим подчиненным по телефону и отпустив водителя, снял пиджак, стянул галстук и, скинув ботинки, по-хозяйски развалился в кресле за столом, в котором обычно седел я. Адольф, развалившийся на диване, увидев такое хамство, посмотрел на меня так, что даже в собачьих глазах читалось удивление. Я подошел и погладил пса. Он успокоился и положил голову на передние лапы.

Дарья наотрез отказалась подняться в отведенную ей комнату и осталась сидеть в холле рядом с Адольфом на диване, поджав ноги и закутавшись в плед. Никогда в жизни я не слышал от нее рассказа об увиденном в том доме. Видимо, она вычеркнула из памяти этот эпизод своей жизни.

В особняке

Когда я в сопровождении военных зашла в особняк, то мне объяснили, что необходимо посмотреть убитых и рассказать кого из них видела и при каких обстоятельствах. Меня предупредили, что это процедура неприятная, но необходимая. Затем мы прошли по комнатам, в некоторых из которых лежали трупы мужчин. Одни их них были застрелены, а другие – изуродованы взрывами: с обезображенными лицами и кто-то с оторванными конечностями. В доме пахло кровью, гарью и жженой селитрой, запах которой мне был знаком с детства по «дымовушкам», которые мальчишки изготавливали из пропитанной этим химикатом газеты.

Сначала это вызывало жуткое отвращение до тошноты. Но постепенно страх притупился. Точнее сознание абстрагировалось от действительности и я монотонно выполняла поставленную задачу: тех, чьи трупы я узнавала, быстро говорила где и когда их видела, если вспоминала, то как их называли другие гости, в остальных случаях отвечала, что либо их не помню, либо не могу узнать.