На изнанке чудес (СИ)

До красноты растерев кожу полотенцем, Теора облачилась в чистое платье и вышла в гостиную. Эремиор мастерски притворялся вытесанным из шингиита памятником. Справа от него, на стене, умиротворяюще тикали ходики (чем не снотворное средство?).

От стола плыл запах липового сбора с едва уловимыми медовыми нотками. Пелагея обсуждала рецепты блюд для новогодья сама с собой, потому как Марта, которой адресовалась ее прочувствованная речь о картофельных оладьях, снова начала цапаться с Гедеоном.

Теора приложила руку к груди: шершавый ком никуда не делся. Но его медленно обволакивало что-то сладкое, янтарно-солнечное, отчего хотелось улыбаться и делить свою маленькую радость с другими.

* * *

Марта была из тех людей, к которым при всём желании не приклеишься. Чужое обожание (в основном, спонтанное и непродолжительное) липло к ней, как малярная лента к точильному камню из породы песчаников. То есть совсем никак. Чего не скажешь о чужих распоряжениях.

Когда объявили о подготовке к новогодью, на ум, в первую очередь, пришли наряды, ёлочные игрушки и сладости. Но не тут-то было.

Диктатура Пелагеи приобрела поистине широкий размах. На Марту без зазрения совести повесили стряпню. Причем блюда (целую кучу блюд!) полагалось вынести на крыльцо для некой лесной девы, которую никто и в глаза-то не видел. Якобы ровно в полночь дева взамен вывалит туда же, под навес, гору подарков. Ну не стыдно потчевать байками взрослых людей?!

Пока Марта приходила в замешательство и к убеждению, что Пелагея в детстве сильно ударилась головой, ей вручили ведро картофеля, кабачок с морковью, нож и наставления, от которых сделалось кисло.

— Всё на мелкую тёрку. Много не соли, чесноку клади побольше.

Нет, ну в самом деле. От вампиров, что ли, спасаемся?!

Марта собиралась высказать накопившееся негодование вслух, но тут ее точно электрическим разрядом прошило. О ногу потёрся ненавистный Обормот. Ох уж этот маленький царапучий генератор тока! И ведь будет ей докучать, масло взглядом опрокидывать, разбрасывать картофельные очистки. Сущий ад!

Всё в Марте созрело для бунта. Свергнуть диктатуру! Совершить переворот!

…Переворот овощных лепешек на сковороде, двадцатый по счету, навел ее на мысль, что без блуждающих огней из шкатулки она пустое место, тефтеля и мямля. Ни дать отпор, ни за семью отомстить не может. Вертят ею, как хотят.

* * *

Пелагея проснулась посреди ночи от чьего-то присутствия, даже не пытаясь унять бешеное биение сердца. В него колотили нещадно, как в африканский барабан. А вблизи — пожалуй, даже слишком близко — шевелилась скользкая тьма.

— Кто здесь? — не отличилась оригинальностью Пелагея. Ее голос украли, оставив в качестве компенсации придушенный хрип. — Эремиор, ты?

Тьма откликнулась на обращение язвительно посмеивающимися шепотками и заструилась с противным шелестом, обвив ее руку мокрым чернильным выростом. Как будто куском шёлковой тряпки обмотали.

— Ты нужна мне…

Во мраке проявились пунктиром серебрящиеся контуры лица. И лицо это, без сомнения, принадлежало Незримому. Только вот, по логике вещей, он не должен был смотреть так плотоядно. Его глаза всегда выглядели как глаза незрячего, затянутые мутной пеленой. А теперь вдруг две черничины на фоне желтоватых белков.

Выбив остатки храбрости, молотом на Пелагею обрушилась страшная догадка: дух Мерды был изгнан неправильно. Вместо того чтобы исчезнуть, он вселился в Эремиора. И теперь этот дух вздумал покуситься на ее персону.

В плотном, словно начиненном взрывчаткой воздухе вслед за лицом соткалась фигура. Ее очертания мерцали и подрагивали, как звёзды в ясную ветреную ночь.

— Дай мне частицу себя, — подавшись вперед, алчно заявил Эремиор. Влажная плеть сжала запястье до режущей боли. — Хочу свой прежний блистательный образ. Теора не видит меня в этом жалком подобии человеческого тела.

Его одежды скользили с отвратительным змеиным шорохом. Голос пересыпался песками пустынь.

Пелагея оторвала плеть свободной рукой и отскочила к камину. Уповать на здравомыслие, когда его кот наплакал, — верная гибель.

— Это может быть опасно! Помнишь, что случилось в прошлый раз?

— Дай мне свою энергию, — настаивал Эремиор. — Я знаю, что получу образ и не обращусь в земное существо. А даже если стану человеком… Всё равно камень на кольце Теоры не загорелся. Возможно, мы навсегда застрянем в средних мирах. Я не хочу ждать.

Предвестие катастрофы грянуло в голове пожарным колоколом, и Пелагея, не успев влезть в тапки, в одной ночной сорочке подхватилась бежать.

57. Дорогу весне!

Грохот при отступлении можно было сравнить с канонадой. Падали скамейки, опрокидывались стулья. С похоронным звоном окончил земное поприще прабабушкин чайный сервиз. И дело не в том, что Пелагея была неуклюжей. Основам гибкости (дабы не сшибать на своем пути всё подряд) следовало поучиться кое-кому другому.

— Далеко не убеж-жиш-ш-шь, — заботливо сообщили ей у порога. В распахнутую дверь ворвался морозный ночной воздух. Сверкнув в небе, ковш луны испуганно скрылся за тучей.