На изнанке чудес (СИ)

Впрочем, неподдельная неприязнь читалась лишь во взгляде Пересвета. Гедеон вражду имитировал, чтобы, чего доброго, не проиграть. Его спасение явилось в лице Пелагеи, которая принесла грязную посуду, чтобы сгрузить ее в раковину.

— О! — обрадовалась она. — Пересвет! Или, правильней сказать, Звездный Пилигрим? Какими судьбами? Обещал ведь, что ноги твоей здесь не будет.

Пересвет состроил кислую мину и сел вполоборота.

— Обещал. Да вот дельце появилось. Хочу поскорей книгу правды дописать, а материалов не хватает. Видел у тебя в библиотеке исторические хроники. Не одолжишь?

— Бери, конечно. И знаешь… — Пелагея задумчиво почесала подбородок. — Что-то в городе всё бунтуют да бунтуют. Может, пора заканчивать? — предложила она, уступая помощнице место у раковины. — Написал бы опровержение. Дескать, виновата бурная фантазия автора и к правде книга отношения не имеет. Заступились за меня разок — и хватит. Грандиоз ведь тоже человек. Ему сейчас, небось, не до смеха.

— Ну, нет! — хором возразили Марта с Пересветом. В их исполнении это прозвучало как приговор. Будто Грандиоз нелюдь, каких поискать. И заслуживает он худшей кары, какую только может изобрести извращенное воображение.

Марта была готова проголосовать за любую форму бунта, лишь бы эта разжиревшая державная бочка сполна расплатилась за свои злодеяния. А Пересвет подумал, что давно уже не защищает Пелагею. Книга правды — его личная месть за Рину.

58. Да гори оно всё

Полнолуние спустя Пересвет практически в той же позе грыз сухари, забывая макать их в чай, и тоскливо наблюдал, как Обормот точит когти о ножку стола. Ножку, конечно, обмотали жгутом, чтоб уцелела древесина. Но скрежета от этого меньше не становилось.

Вдохновению не способствовали ни звучные рулады арний за окном, ни первоцветы, проклюнувшиеся на грядках вместо ожидаемых тюльпанов. Лесные тропы успели несколько раз раскиснуть из-за оттепелей, затвердеть и порасти мелкой зеленой травкой. Но сей факт радости не прибавлял.

Известные дезертиры Кекс и Пирог, скрываясь от праведного гнева Юлианы, избрали кухонный стол в качестве бункера, за что их хотелось перекрутить на фарш.

А мельтешение Марты, которая каждую минуту бегала проверять кашу на огне, так и вовсе вызывало дикое желание превратить в жгут ее саму да обмотать вокруг когтеточки Обормота.

Последняя глава книги никак не шла. Вдобавок (что гораздо хуже) в городе открыли охоту на голову Звездного Пилигрима. Соваться туда было опасно для жизни. Поэтому Пересвету не оставалось иного выхода, кроме как завязать с работой в «Южном ветре», прятаться в доме у Пелагеи и при малейшем признаке опасности сломя голову мчаться в подвал. В общем, ничто не мешало ему дойти до ручки и стать неуравновешенным психом, который может запросто швырнуть в обидчика писчим орудием.

— Я должен тебя дописать. Должен дописать… До чего же ты мне осточертела! — бормотал он, склонившись над рукописью, как забулдыга над последней чаркой.

— Муки творчества? — беззлобно поинтересовался Гедеон, входя с гигантским скребком наперевес и сгружая его у печи.

— Заглохни, — с нездоровой весёлостью поприветствовал его тот. — Эх, и почему ты до сих пор не убрался? Что тебя здесь держит?

— Может, чувство невыполненного долга? — недобро сострила Марта, пробуя кашу на вкус. — Небось, пока приказ батюшки-отца не выполнит, в хоромы ему путь заказан. Скажешь, не права?

Знала бы, насколько близки ее слова к истине, молчала бы в тряпочку.

Когда Юлиана выловила мелких мохнатых паразитов и вывела их на воспитательную прогулку, а Теора упросила Незримого сходить с нею в сосняк за очередным букетиком подснежников, в игру вступили силы, с которыми Пелагее не тягаться.

Память Гедеона по-прежнему была насквозь дырявая. Восстанавливалась она выборочно, урывками, как мозаика, половину деталей которой растеряли во время глобального переезда. В эти дыры отлично могли поместиться чужие письма и шифровки с командами. Вставил шифровку в пустую ячейку мозга — и, считай, дело в шляпе. До адресата дойдет.

Но Гедеону-то было невдомёк. Он не смог бы толком объяснить, что заставило его вынуть из камина горящую головешку. Однако со дня, когда закончились весенние ливни, навязчивое послание занозой засело у него в голове и не давало покоя. А было оно примерно следующего содержания:

«Выпусти нас на свободу. Подпись — Огни».

Фамилию «Огни» указать не удосужились. Поэтому логично было считать, что свободы требует пламя в камине. Ну да, разумеется, ему тесно за решеткой в несчастных трёх стенах. И дров для утоления голода явно недостаточно.

…Резиновый коврик Кекса упорствовал и дымился. А вот подстилка Пирога занялась сразу. Дальше пламя без труда перекинулось на хлипкий березовый табурет, на котором сиживала еще прабабка Пелагеи. Загорелись салфетки на стене, скатерть и занавески. Белый цилиндр в углу, где остались сухие васильки с прошлого лета, почернел и вспыхнул, будто его предварительно облили маслом.